Бессмертные

О ее ребенке — их ребенке, напоминала она себе — он старательно избегал говорить. У него были свои проблемы, и она была счастлива, если он делился ими с ней. Ему все опостылело, он потерял покой и сон, жалеет, что согласился стать министром юстиции. За что бы он ни брался, жаловался Бобби, его всюду подстерегали неудачи: ему не удалось обойти Гувера и перестроить работу ФБР; Хоффа все еще на свободе и его друзья из мафии тоже; правительство умышленно оттягивает решение по вопросу гражданских прав, и в связи с этим негры южных штатов уже начали поговаривать о том, чтобы выступить с демонстрациями — и даже не против расизма, а против Кеннеди…

— Это “зима тревоги нашей”, — с грустью продекламировал Бобби — он постоянно занимался самосовершенствованием и в последнее время много читал Шекспира, — хотя в тот момент стояло лето.

В конце месяца он должен выступать с приветственной речью на съезде надзирателей федеральных тюрем в Боулдере, штат Колорадо, сообщил ей Бобби, и на обратном пути, возможно, заедет в Лос-Анджелес.

Только это и придавало еще смысл ее существованию в те мрачные дни после увольнения из киностудии — мысль о том, что приедет Бобби и все образуется…

Известие об увольнении Мэрилин из кинокомпании “XX век — Фокс” застало меня в Лондоне. Я не был удивлен. Она с самого начала давала всем понять, что ей не нравится сниматься в этом фильме, да и с Кьюкором она никак не могла поладить. Я не винил ни Питера Ливатеса, ни совет директоров “Фокса” — вполне вероятно, что на этом этапе жизни Мэрилин работать с ней было невозможно. Я сразу же попробовал позвонить ей, но не дозвонился.

Вернувшись в Нью-Йорк, я опять позвонил ей, но с тем же успехом. Тогда я позвонил Лофорду, хотя и недолюбливал его. Он сообщил мне, что Мэрилин, конечно, “расстроена”, но в общем-то беспокоиться не о чем. С этим мнением согласился и мой приятель Айк Люблин.

— Может, для нее оно так даже и лучше, — сказал он с присущим ему оптимизмом юриста, занимающегося проблемами шоу-бизнеса. — Все равно эта картина — сущее дерьмо.

Возможно, я на том бы и успокоился, если бы из Лос-Анджелеса мне не позвонил один мой давний друг. Это был профессор либеральных взглядов, один из многих, кто претерпел немало гонений от Джо Маккарти и его подручных и сумел скрыться от них, устроившись работать на радио ведущим ночной программы, в которой он отвечал на вопросы радиослушателей. Простой в общении, невозмутимый, умный человек, Алан Берк, к своему удивлению, стал в Лос-Анджелесе своего рода божеством, во всяком случае, среди людей, страдающих бессонницей. Услышав мой голос, он сразу перешел к делу — мы слишком хорошо знали друг друга, чтобы ходить вокруг да около.

— Ты ведь знаком с Мэрилин Монро, не так ли? — спросил он. Я ответил, что знаком. — Ты узнаешь ее голос? — Я сказал, что узнаю.

— Тогда послушай вот это. — Раздался щелчок включаемого магнитофона, затем мягкий задыхающийся голосок, который невозможно было спутать ни с каким другим голосом:

“Я скоро выйду замуж за одного человека, занимающего очень важный пост в правительстве. Ради меня он готов бросить жену”.

Дальше заговорил Алан:

“Как вас зовут, дорогая?”

“Мэрилин”.

“Так же, как Мэрилин Монро?”

Тихий смешок.

“Точно”.

“А кто вы по профессии?”

“Я актриса. Вернее, была актрисой. — Опять смешок. — Меня недавно уволили”.

“А кто этот “человек, занимающий очень важный пост в правительстве”? Вы можете назвать его имя?”

Пауза. Я слышал записанное на пленку дыхание Мэрилин.

“Бобби Кеннеди… Ух! Наверное, мне не следовало это говорить”. — Послышался щелчок. Мэрилин повесила трубку.

— Боже мой! — воскликнул я.

— Так это она?

— Похоже. Больше она не звонила?

— Звонила. Она звонит каждую ночь, иногда по два раза за ночь. Она говорит, что беременна и что отец ребенка — Бобби. Послушай, вот еще что. Она захотела познакомиться со мной. Ей понравилось, что я с таким вниманием и сочувствием разговаривал с ней, и она пожелала познакомиться со мной лично … Но знаешь, это совсем не в моем вкусе. Почтя все, кто звонит на передачу, как правило, чудаки или сумасшедшие, так что никогда не угадаешь, на кого можно напасть… Но в ее голосе было столько отчаяния, что я согласился. И потом, я подумал: будь что будет, это ведь и впрямь может оказаться Мэрилин…

— Так это была она?

— Вне всякого сомнения. Мы встретились в баре ресторана “Браун Дерби”. Это возле студии, сразу же за углом. Это точно была она, Мэрилин.

— Что она говорила тебе?

— Мы разговаривали с ней часа два. Она мне много чего порассказала про Бобби Кеннеди и президента, очень интимные вещи. И мне показалось, что она говорила осмысленно. Я запомнил одну ее фразу: “У меня была слава, даже больше, чем нужно. А теперь я хочу счастья, и я обрету его или умру”.

— Она не была пьяна, как ты думаешь?