Бессмертные

— Кто-то ущипнул меня за задницу, да так сильно, что там, наверное, синяк, — прошептала она ему.

— А как же ты думала? Политика — опасное дело, — шепотом ответил он. — Мне не терпится повнимательнее рассмотреть твои боевые отметины, но это чуть позже.

— Все обещаете, сенатор? Когда?

— Не могу сказать. Похоже, не все идет по плану… Закажи чего-нибудь поесть — например, пару больших бутербродов. Я приду, как только появится возможность.

— А где Джеки?

— Джеки сидит дома и смотрит все это по телевизору. Будем надеяться, что она не умеет понимать слова по движению губ. Надеюсь, здесь нет никого, кто умеет это делать!

— Как мне хочется поцеловать тебя.

Она произнесла это очень тихо, никто, кроме Джека, не слышал, но он все равно покраснел. Затем она услышала голос, который, без сомнения, принадлежал миссис Рузвельт:

— Бёрди Уэллз! Боже мой, никак не могла вспомнить, где я слышала это имя. Теперь вспомнила. Ну, конечно, мы с ней живем совсем рядом.

Миссис Рузвельт стала поворачиваться в их сторону, но ее усыпанная цветами шляпа и люди, толпившиеся вокруг Джека, не позволили ей увидеть Мэрилин. Какое-то мгновение Мэрилин стояла не двигаясь, в ужасе от того, что ей придется беседовать с Элеонорой Рузвельт перед камерами, но Джек взял ее за локоть и подтолкнул к Бум-Буму, и тот утащил ее со сцены, да так стремительно, что ноги ее почти не коснулись пола.

— Мисс Уэллз только что ушла, — произнес Джек, обращаясь к миссис Рузвельт.

Затем Мэрилин и Бум-Бум шли какими-то коридорами, спускались по потайным лестницам, ехали в служебном лифте — в этом мире Бум-Бум чувствовал себя как дома. Потом она вдруг вспомнила, что Дэйвид, должно быть, обливается потом, пытаясь найти ее. При этой мысли она улыбнулась, испытывая легкое чувство вины перед ним.

Ей стало жаль Дэйвида, и она попросила передать ему, что находится в своем номере в гостинице. Она заказала в номер бутерброды, пару бутылок шампанского “Дом Периньон” и бутылку любимого виски Джека “Баллантайн”. Потом она еще решила заказать две коробочки с мороженым и шоколадный соус для Джека (он был сластеной) и, устроившись на диване в пеньюаре, принялась читать Карла Сэндберга. Каждый раз она бралась за книгу, честно намереваясь дочитать до конца, — она хотела узнать как можно больше о жизни Линкольна. Но выходило так, что она читает книгу вот уже три года, а Линкольн все еще деревенский адвокат в Иллинойсе.

Она отложила книгу и взяла в руки роман Гарольда Роббинса “Парк-авеню, 79”. С этой книгой дело пошло быстрее.

Люди часто с насмешкой воспринимали ее заявления, что она любит читать, но она и впрямь читала много, хотя и бессистемно, и Артур постоянно критиковал ее за это. Ей нравилось читать в свое удовольствие, и, если она хотела с Карла Сэндберга переключиться на Гарольда Роббинса, а потом снова вернуться к биографии Линкольна, кому какое дело?

“Она не пара тебе, вот в чем дело, — читала она. — Она выросла, не зная любви, и не понимает, что это такое”.

Отметив на двадцать третьей странице то место, где остановилась, она закрыла книгу. Возможно, она читала медленно (хотя никого, кроме Артура, это не беспокоило) потому, что всегда находила в книгах фразы, которые заставляли ее прерывать чтение и задумываться. По ее мнению, в этом и заключался смысл чтения. Она так и сказала Артуру, решив однажды поспорить с ним, но она подозревала, что он, как и многие интеллектуалы, читает книги для того, чтобы найти в них подтверждение собственным мыслям или новые аргументы в их пользу.

Она легла на диван и стала думать о предстоящем вечере. Теперь она почему-то не сомневалась, что Джек когда-нибудь станет президентом. Она почувствовала это в настроении делегатов съезда, видела это в глазах Стивенсона и его сторонников, стоявших вместе с ним на трибуне.

Ей трудно было представить Джека в роли президента. В ее представлении президенты — это, как правило, пожилые мужчины с усталыми морщинистыми лицами: Эйзенхауэр, Трумэн, Рузвельт, Линкольн. Джек был обаятелен, как молоденький студент, и, общаясь с ним, люди как-то забывали, что он — серьезный политик и очень богатый человек. В фильме — он был в нем просто великолепен — Джек говорил о бедных, о рабочих, о неграх, о мелких фермерах, о простых людях, о малообеспеченных избирателях, которые являлись опорой демократической партии. Но что он в действительности знает о людях, о таких, как ее мать, которая зарабатывала себе на жизнь, проявляя кинопленки в “Консолидейтед филм лэбз”, пока не сошла с ума и не попала в психушку? Она, Мэрилин, знала, что значит быть представителем рабочего класса, она сама была плоть от плоти этого класса и в глубине души не очень-то доверяла искренности Джека Кеннеди, когда он говорил о своем долге перед людьми, среди которых она выросла. “О Боже! — думала она. — А сама-то я разве достойна рыцаря на белом коне?”