Бессмертный

«Да ты, наверно, сейчас самый гордый камирутт в мире», — недовольно подумал Эврис, хотя внешне не шевельнул и мускулом на лице. Он не хотел этого признавать даже самому себе, но понимал, что Верон действительно для многих является символом будущей победы, хотя и не совсем ясно над чем, когда как его самого зачастую даже не замечают, особенно когда он открывает рот, чтобы предложить конструктивную критику относительно следующих шагов. Камирутты не собирались полноценно воевать, они, как сами выражались, просто травили крыс, не желая даже думать о том, что крыса, загнанная в угол, опасней любого кота, что прекрасно показал предыдущий город, где потерь было в разы больше, чем в первом. Эврис был уверен, что у остальных групп, отправившихся в другие стороны, где располагались города людей, дела обстоят еще хуже, чем у них.

— Тебе следует немного отдохнуть на заднем сидении, мы отправляемся через час и планируем добраться до города как раз к темноте.

— К темноте? Это хорошо. Для меня что светло, что темно, — все едино. Круто быть гераклидом!

Эврис терпеть не мог, когда брат так говорил. А говорил он так часто. Он, как и его отец, ненавидел гераклидов.

— Твоему отцу, как помнишь, это не особо помогло, так что постарайся…

— Не смей упоминать моего отца, Эврис! — повысил голос Верон. — Его предательски убили враги, когда он был на Сурусуве. Навалились всей толпой, уроды, и разорвали на мелкие кусочки. А я сюда пришел не для того, чтобы мирно беседовать и гулять под звездами, а чтобы убивать. Я знаю, что я делаю и зачем, так что ты либо будешь со мной здесь, либо проваливай туда, где потише и почище, и снова берись за свои книженции.

— Камирутты не бегут с поля боя! — гордо произнес Эврис. Чертова кровь опять вязла свое.

— Вот, теперь я узнаю своего собрата, так держать, — осклабился он. — А насчет отдохнуть… У меня полно сил, энергия так и бьет через край, так что даже если бы я и захотел отдохнуть и поспать, то попросту бы не смог.

— Как скажешь. Отправляемся менее чем через час, будь готов.

— Я всегда готов.

* * *

Мара уже не первый час сидела в подвале своего дома вместе с еще двумя десятками женщин и детей и слышала наверху шум, словно отрывистое стрекотание множества кузнечиков, а иногда доносился и короткий рев, будто рычит какое-то огромное разъяренное животное. Она прижималась к матери и старалась не плакать, хотя слезы так и лились из ее глаз. Тусклая свеча, находящаяся в круге сидящих людей, тускло освещала их лица. Все смотрели в пол или на огонь. Из-за слез, застилающих глаза, Мара видела все вокруг немного размыто, а свет свечи ей казался множеством огоньков, нервно дрожащих в темном подземелье. Когда она сильно моргала, чтобы выжать слезы из глаз, то на мгновенье видела понурые лица взрослых и такие же, как у нее, заплаканные глаза других детей, большинство из которых она знала и с которыми дружила. Иногда кто-то из ребят что-то пытался сказать, но их матери или бабушки прикладывали палец к губам и тихо шипели, прося не нарушать тишину, хотя ее все равно нарушали шмыганья носов детей, тщетно старающихся плакать тихо. Лишь один мальчик с взъерошенными волосами, выглядящий лет на десять, не издавал ни звука. Мара никогда его раньше не видела.

Шум снаружи начал нарастать. «Рев зверя» становился ближе и сильнее, «стрекот кузнечиков» больше не казался отрывистым, а стал похож на белый шум, тоже ставший ближе. Время от времени стены и сырая земля под ногами слегка вздрагивали, а с потолка осыпалась пыль, покрывая головы тонким слоем. Среди общего шума стали слышны голоса. Все в подвале, казалось, напряглись еще сильнее и даже перестали дышать, со страхом всматриваясь вверх, туда, где был небольшой железный люк, закрытый изнутри массивным замком.

Когда показалось, что голоса исчезли, сверху послышались шаги и звуки разбивающейся мебели. Спустя минуту крышка люка дернулась, потом еще раз, но замо́к был слишком крепким. Вновь стало тихо, потом послышались быстро удаляющиеся шаги, и когда все уже вздохнули с облегчением, прогремел взрыв. Земля под ногами вздрогнула, с потолка посыпалась целая масса пыли и песка, а единственная свеча погасла. Взрослые бросились на землю, заслоняя ревущих детей и свои головы. Больше взрывов не было и все взглянули на то место, где когда-то был железный люк. Теперь там зияла неровная дыра, а железная дверца валялась сбоку от лестницы. Несмотря на то, что снаружи должна была быть ночная темнота, яркий свет проник в темное помещение сквозь облако пыли, заставляя невольно жмуриться. Кто-то начал спускаться по ступенькам.

* * *

Верона пьянила его сила. Он знал это, но ничего не мог с собой поделать. Он стремился попасть в самое пекло, туда, где сможет почувствовать себя живым. Его боялись, но при этом уважали: сила и храбрость — вот что ценилось у камируттов, а у Верона было не занимать ни того, ни другого.