Бессмертный

Четыре собаки с огромными, но довольно костлявыми в призрачном свете лапами сидели вокруг Марьи, дружелюбно вывалив языки. Гордая волчица медленно била толстым хвостом об пол пещеры, голодная гончая облизывалась, высокомерная болонка щеголяла гривой курчавой шерсти вокруг морды, а жирная пятнистая овчарка положила голову на два столбика оледеневшей слюны, похожих на длинные толстые клыки. За ними сиял заиндевевший стеклянный сундук.

– Рап, рап! – тявкнула болонка. – Ты сегодня очень неплохо выглядишь, Бабушка! Что такое, куда делись все бородавки? Опять в крови искупалась, будьте уверены. Девственницы или капиталисты в этот раз?

Марья чувствовала, что ее тушь растекается по ресницам, а половина волос выбилась из пучка. Я, должно быть, выгляжу страшной, но этого они и ждут, это им нравится.

– Девственницы, – прорычала она.

Овчарка навалилась на столбики слюны, которые задрожали под ее тяжестью.

– Гав, гав! Твой голос такой сильный и громкий, Бабушка! В прошлый раз ты скрипела так, будто проглотила шесть ножей! Как тебе удалось так смягчить его?

Марья прикусила губу.

– Я, э-э-э, я выпила душу певчей птички, – пролаяла она. – Просто расколола ее маленькую грудь и высосала всю песню, как мозг из кости! – Через мгновение добавила: – Да и не ваше это собачье дело!

– Харууу, Бабушка! – провыла волчица с круглыми хитрыми глазами. – Кожа твоя такая мягкая и гладкая! Когда ты приходила в прошлый раз, она была как смятая бумага. Как это ты ее разгладила?

– Жена товарища Сталина ребенка кормит, – прошипела Марья, входя во вкус своего представления. Она сплюнула на пол пещеры для пущей убедительности. – Я пробралась в ее комнату ночью и доила ее сиськи, пока не надоила целую ванну, чтобы искупаться в ее молоке и втереть его в мою кожу как ночной крем! Эта корова так измучилась, что едва ходить могла наутро. – И еще через мгновение добавила: – Сука ты старая да паршивая!

– Гахууу, – выдохнула гончая с ребрами, торчащими, как струны балалайки. – Ты так вкусно пахнешь, Бабушка! Когда ты приходила в прошлый раз, ты пахла смертью и гнилыми зубами! – Гончая глубоко втянула воздух: – А сейчас я чувствую цветущие апельсины и свежую кровь под обычным букетом старых утиных костей и мирры. Как это ты себя почистила?

Марья крепко сжала кулаки в карманах. Она вытягивала свои выдумки как пряжу:

– Я нашла старого торговца духами, который толкал свою тележку в Одессу. После того как я прокатилась на нем по лесу, я смела все его флакончики и разбила их об свой лоб, по одному на каждый глоток водки, что нашлась у него в запасе! – Еще через мгновение она добавила: – Сдох он, прикончила я его!

Собаки, казалось, сомневались. Столбики слюны покачивались от воды, капающей на животных с каменного потолка. Наконец волчица пожала мохнатыми плечами:

– Харуу, бабушка. Что же привело тебя сегодня в наш дом? Если ты голодна, у нас закипает вкусный суп на крови, если Гниль его еще не вылакала.

Гончая потянулась и куснула волчицу за ухо:

– Я тебе говорила, чтобы ты не упоминала моего имени? Никто не должен знать!

Волчица закатила желтые глаза, которые в фосфорном сиянии сверкали, как костяные пуговки.

– Это наша бабушка, Гниль. Она знает наши имена. К тому же она никогда не навредит нашему Папе! Если только он действительно этого не заслужит – тогда конечно.

– Ладно, Горечь, – огрызнулась гончая, – не говорить – значит не говорить, а то уже новорожденные щенки это знают.

– Рап, рап! Я никогда не скажу своего имени, – протявкала болонка, облизывая лапы. – Когда Папа придет похвалить нас, он будет знать, что я хорошо себя вела, а вы все негодные, злые дворняги. Он похлопает меня по голове и даст печенья.

Овчарка засмеялась. От колыхания свалявшейся шерсти на ее груди столбики слюны задрожали. Челюсти расплылись и отвисли.

– Она наша бабушка, Гадость, неблагодарная ты подлиза! Посмотрим, принесет ли она тебе подарок на Новый год!

Болонка пискнула от возмущения при звуке своего имени. Овчарка смотрела на Марью с откровенным собачьим обожанием:

– Ты возьмешь меня снова покататься в этом году? Я помню, как ветер хлестал меня по щекам!

– Харууу, Голодная, это ты подхалим! Она тебя обзывала пьяной каргой, Бабушка! Я точно слышала, с неделю тому назад, – доверительно пропела волчица.

– А я сказала, что она не рассердится! Правда же, Бабушка? Я пела застольную песню в твою честь! «Пьяная карга» рифмуется с «сердце врага»!

– Ты и твои песни! – хихикнула болонка Гадость. – Звезда московской сцены, куда там!

Голодная соскочила со своих столбиков слюны и с рычанием напала на Гадость.