Бессмертный

Дом определенно съеживался, она была уверена. Там, где она когда-то насчитала и бесконечно пересчитывала пять шагов от исчезнувшей кобальтово-серой занавеси до ныне не существующей зелено-золотой, теперь осталось только три шага. Но, с другой стороны, может, ее шаги стали шире. Нас осталось так мало, подумала она и той ночью оставила для Звонок башмак. Иван, вечно недовольный ее ненасытным аппетитом на обувь, обозвал Марью ненормальной, волчицей. Она вздрогнула. Той ночью, пока он спал, она внезапно набросилась на него и жестоко укусила за щеку. Она не была ни сумасшедшей, ни волчицей – уже нет. Он смотрел на нее, пораженный, с изумлением и обидой. Она поцелуями слизала всю кровь и восставила его плоть для себя, для своих пальцев и своих губ. Он протестовал, уже запустив руки в ее волосы. Мне завтра рано на работу, Маша!

Ты что думаешь, я прошла мир живых и мир мертвых для того, чтобы быть любовницей Партии? Я твоя преданность, я твой комиссар!

И он уступал ей. Всегда.

* * *

Странные привычки Ксении Ефремовны Марья Моревна обнаружила из-за того, что не могла спать. Одной длинной, непроницаемой январской ночью заморская королева прокралась вниз, чтобы приложить замерзающие ступни к печке, стараясь ступать совсем неслышно, на цыпочках, чтобы не разбудить ни студентку-медичку, ни ее малютку. У ребенка отросла шевелюра темных спутанных волос, и она непрерывно лепетала что-то, перемежая неразборчивый поток словами «мамочка», «София», «молоко», «рыба». София только что научилась ходить и терроризировала всех безрассудными пробежками по коридору и через гостиную. Вопреки опасениям Марья обнаружила их неспящими посреди беззвездной ночи, ожидающими, когда на кирпичной плите закипит большой чайник.

– Добрый вечер, Марья Моревна! – прошептала Ксения. – Что случилось?

Младенец бессмысленно помахал ей пухлыми ручками.

– Ничего, Ксюша, я просто замерзла. Старая крыша все еще сквозит. Можно мне посидеть у печки?

Ксения Ефремовна нахмурилась:

– Конечно. Нет ничего моего, что не принадлежало бы всем.

Марья также услышала и невысказанную часть: и зачем только тебя принесло?

Марья притулилась вместе с ними у теплых кирпичей печки. Ее тело вбирало слабое сонное тепло. Она вложила палец в ручку Софьи.

– Она крепко сжимает палец. Может, вырастет хорошим солдатом.

Ксения уставилась на нее. Марья вечно говорила что-то не то, особенно при ребенке.

– Ты уже учишь ее словам? – попробовала она еще раз.

– Да, она очень смышленая.

Будто поняв, что сейчас ее черед говорить, София взмахнула ручками и пронзительно выкрикнула: «Вода!» – после чего буйно захихикала.

– Да, моя рыбка! Пора в водичку.

Ксения неловко сложила руки.

– Мы стесняемся, – добавила она.

– Я отвернусь, если это поможет. Я все еще не согрелась. Но почему вы принимаете ванну, а не спите? Когда спишь, смерть не страшна.

Молодая медичка тяжело вздохнула, разматывая свои длинные косы и распуская темные волосы, все еще слегка влажные.

– У меня есть… особенность. И у дочки тоже. Нам становится… хуже, когда наша кожа полностью сухая. Наши волосы. Особенно это опасно ночью. Наволочки впитывают столько воды. Для себя я бы даже чайник не стала греть, но моя маленькая рыбка не переносит воду из крана.

Марья Моревна, склонив голову на плечо, наблюдала за студенткой с вороньей зоркостью. Русалки все такие, знала она по своему обширному опыту. Если они высохнут, падают замертво. В Буяне русалки держали огромный крытый бассейн со стеклянным потолком, с множеством ванн, полных чистой голубой воды, и горячих саун, чтобы можно было остаться в городе на ночь. Дома, в своих озерах, им не нужно было беспокоиться – быстрый заплыв, и они снова сияют, поют, топят любовников с радостью и страстью. Но вдали от зеленых травянистых глубин привычных горных водоемов они становятся жертвами своих же бесчисленных сокровенных ритуалов, необходимых для того, чтобы русалка доживала до следующего дня.

– Я знала кое-кого с такой же… особенностью, – медленно сказала Марья. Она не была до конца уверена, не решалась вызвать молодую женщину на откровенность.

Ксения Ефремовна вперила в нее глубокий стойкий взгляд:

– Я совсем не удивлена, товарищ Моревна.

В молчании кухни, нарушаемом только шуршанием обугленных щепок в печке, Марья помогла Ксении наполнить маленькую ванночку водой и окунуть туда ее длинные волосы. Марья разглаживала кудри молодой женщины, старательно смачивая каждую прядь. В порыве она поцеловала ее мокрый лоб.

Утром они об этом не говорили.

* * *