Бессмертный Дим

— Ой… — растерялась Эва. — Прости меня, пожалуйста, я не знала… Давно?

— Давно.

— Ты очень любила его?

— Я любила другого человека.

Девочке не понять таких вещей — подумала я с опозданием. Она и не должна сейчас думать, что это вообще возможно — любить одного и стать женой другого. Не надо ей знать и того, что мучительна верность, хранимая не телом и душой, а потревоженной совестью. Ни к чему ей это…

— Знаешь, с чего тебе надо было начать? — вдруг спросила Эва. — Тебе надо было рассказать мне о себе. Еще на «Сигме», пока меня выхаживали, и на транспортнике, все были такие грустно-вежливые, и ты тоже. Думаешь, приятно, когда все время рядом человек, которому велели тебя вылечить, и он всегда наблюдает, подмечает, дает советы, выслушивает любую чушь, и все с одним и тем же выражением лица! Я думала — когда изобретут биороботов, они будут именно такими! А зачем мне такое стерильное общение? Думаешь, я бы ничего не поняла? Вот Дим все о себе рассказал — как он путешествовал, и вообще…

Что ж, кисло подумала я, дожила — услышала профессиональные упреки, парировать которые нечем. С одной стороны — да, развитие контакта задерживалось не по моей вине, Эва сопротивлялась. С другой — я привыкла к иным пациентам, к одиноким операторам космических маяков, к не выдержавшим напряжения космолетчикам из дальней разведки, к усталым и замкнутым подводникам. Я исправно лечила их, и они, стыдясь болезни, во всем шли навстречу, и возвращались в строй, и никому не была нужна моя нескладная биография.

— Когда-нибудь я все расскажу тебе, — пообещала Эва, — сама расскажу, без всяких погружений. Как я все это вижу. Но сперва я должна понять в себе что-то очень важное, чтобы и другие поняли…

Рано утром Хьюнг вызвал меня на связь. Я доложила о благоприятном прогнозе лечения. Но на душе кошки скребли и похвала не радовала — я отлично знала, что не заслужила ее. Догадывалась я также, что перелом, произошедший в Эве, может, и начался в «хижине», за круглым столом, но состоялся в лесу, и — «под чутким руководством» Дима!

Два дня мы с Эвой занимались всеми положенными процедурами оздоровляющими, укрепляющими, стимулирующими и так далее. По вечерам удирали к Бессмертным. Бессмертные по своей системе, обратившейся в Ритуал, слушали музыку в определенных позах и самоуглублялись. Мы с Эвой тоже усаживались к ним на ковер и молчали вместе с ними. Дим время от времени что-то советовал Эве. Надо мной взял шефство Алик — должно быть, по просьбе Дима, чтобы я как можно меньше мешала.

А к вечеру третьего дня, когда уже пора было собираться в гости, Эва пропала, и искать ее в темнеющем лесу не имело смысла. На Ритуал ни она, ни Дим не явились.

Оставалось ждать. Конечно, я могла выловить ее по «малой тревоге», но сразу бы обнаружились и наши визиты к Бессмертным, и незаконное получение жетонов. Даже страшно подумать, как бы нам за эту авантюру досталось, и неизвестно, кому больше — мне или Фернандо…

Вот я и ждала. Прилегла в ее комнате на постель, зарядила в кристаллофон кубик с каким-то развлекательным концертом, и ждала.

Разбудил меня поющий голос, который я спросонья восприняла как продолжение концерта. Вслушалась — и проснулась вмиг. Пела Эва, первый раз со времени нашего знакомства. И что она пела?.. Балладу!

— Ты поди замени благородство и честь своенравного верного друга!..

Мягко шлепнулись на ворсолан ее белые туфельки; раздеваясь она кружилась по комнате.

— Если ждешь ты финала, так вот он, изволь! Но услышишь — и вдруг промолчишь ты…

Тут Эва все же заметила, что на ее постели кто-то лежит, опустилась передо мной на корточки и пропела шепотом, как Бессмертный Саша тогда, на веранде:

— Не встречался ль тебе синеглазый король, в седине, но с повадкой мальчишки?

— Встречался, — ответила я. — Этому твоему королю надо бы по шее дать за ночные гуляния. В двести лет такое вытворять… Что за нелепый человек!

— Он не человек, а птица, — совершенно серьезно объяснила Эва. — Мы по ошибке приняли его за человека. Да ты только посмотри на его нос!

— Птица?..

— Особенно, когда он вдруг спросит «что?» и заглянет в лицо. Спросит как клюнет. Совершенно птичье слово и птичье движение.

— Так… — сказала я.

— У меня прямо ноги отнялись. Я давно так много не ходила. И знаешь по каким-то тропкам, глина скользит, каблуки подворачиваются, в траве кто-то пропыхтел вот так — чуф-чуф-чуф! Дим побежал следом, потом позвал. Смотрю — сидит на корточках, кого-то гладит и говорит — не бойся, он колючки прижал. Представляешь — ежик!

— Представляю… — сказала я.

Не стой передо мной девушка, которая месяц назад пыталась покончить с собой, и не воротись она со свидания с двухсотлетним прапрапрадедом, я бы могла подумать, что она попросту влюбилась в Дима…

— Да, пока не забыла, он просил передать, что хочет тебя видеть.

— Зачем?

— Не знаю.

— По-моему, этот безумный Дим в тебя влюбился, — не выдержала я.

— Да ему же двести лет! Разве можно в двести лет влюбляться? — изумилась Эва. Видно, предельным возрастом для такого дела она считала двадцать восемь…