Бессмертный город. Политическое воспитание

— Жаль, — сказал аббат, — такую возможность не следовало бы упускать. Но я не настаиваю. Хотя, может быть, до послезавтрашнего дня вы передумаете.

— Сомневаюсь, — ответил Шарль.

После отъезда аббата Корбеля и нотариуса Шарль сказал Кристине:

— Как узка дорога!

— Да и есть ли она?

— Должна быть, — заключил Шарль. И они отправились в парк, на свою любимую прогулку.

13

Одной из первых забот Шарля по возвращении в Москву была попытка восстановить связь с Сашей. Он не мог смириться с молчанием, с потерей этой дружбы. С помощью одного молодого французского пианиста, который учился в консерватории и которого Большой дом не должен был подозревать, он попытался связать оборванную нить. Шарль отправил студента к Наташиной тетке, та приняла его любезно. Самое главное было сказано на улице: Наташа так и не смогла вернуться к любимой работе, по-прежнему занимаясь в лаборатории совершенно не интересовавшими ее вещами. Что касается Саши, то он был отправлен «добровольцем» на целинные земли в Казахстан, и никто не знал, когда он сможет возвратиться и возобновить занятия. Тетя добавила, что, если Шарль хочет, она готова увидеться с ним вновь. Поэтому Доминик (так звали пианиста), достав четыре билета на концерт своего учителя Нейгауза, отдал два из них Шарлю и Кристине, и они встретились с Наташиной тетей. Сидя рядом, прогуливаясь вместе в антракте, Раиса Зильберштейн и Шарль смогли переговорить более или менее спокойно.

Шарль прежде всего хотел знать, по-прежнему ли Наташа привязана к Жану или же она смирилась с разлукой, которая с течением времени могла стать окончательной.

— Знаете, — сказала Раиса Зильберштейн, — русские — большие романтики, и наши девушки все еще романтичны. Наташа больна, как это вы говорите, любовной горячкой. Она скрывает свои страдания, но я-то вижу.

— Что мне написать Жану?

— Надо не терять надежды. Здесь все может вдруг перемениться. Вы же видите, я вернулась. Значит, последнее слово не всегда за гитлерами и сталиными. Или вот, смотрите, сегодня вечером Нейгауз будет играть Дебюсси. По-моему, по меньшей мере лет двадцать, как в этом зале не играли Дебюсси. До встречи в будущем году в Иерусалиме! Скажите это вашему Жану.

— В будущем году в Иерусалиме, вы по-прежнему надеетесь попасть туда?

— Теперь они поддерживают Насера. И чем больше вы будете на него нападать, тем сильнее они станут его поддерживать. Так что для нас Иерусалим... нет, не думаю, что это произойдет в будущем году.

Во время антракта Раиса Зильберштейн сказала Шарлю, что, пытаясь отыскать в памяти все, что касалось его матери, она вспомнила, как однажды та сделала ей очень трогательное признание. «Мне надо было попасть в лагерь, — сказала Мари де Ла Виль Элу, — чтобы открыть для себя Европу, чтобы понять, что такое Европа». Прежде Европа для нее ограничивалась несколькими городами с их памятниками и музеями, главным образом в Италии, и швейцарскими горами и ледниками. «В лагере я поняла истинную судьбу Европы».

— Вы знаете, она имела в виду одну очень верную мысль, я и сама испытала подобное, пройдя через все выпавшие мне на долю потрясения. Когда в одном лагере вы встречаете французов, немцев (там, конечно же, были и немцы — коммунисты, социалисты), поляков, русских, то это трудно передать, но вы чувствуете, что Европа существует, что все преграды внезапно рухнули. Кто-то, уж не помню кто, написал: тирания создает чувство общности. В Европе Гитлер и Сталин создали ощущение Европы, которого прежде не существовало.

В потоке гуляющих, шедших им навстречу, Шарль заметил Хартова, который сопровождал своего посла и его супругу. Поравнявшись, они дружески поздоровались, и Шарль сказал Раисе Зильберштейн:

— Это посол Германии и его советник.

Она покачала головой:

— Они-то покончили с Гитлером.

Когда они возвращались в зал, Шарль спросил у Раисы, есть ли у ее племянницы какие-нибудь новости о Саше.

— Нет. Вы знаете, а ведь он действительно поверил: в будущем году в Иерусалиме! И вот тебе, оказался в Казахстане. Не беспокойтесь, он вернется. Просто он ни во что не будет больше верить. Но поскольку человек он способный, то, может быть, и сделает карьеру. — Она сказала это без горечи, без злобы, с легкой иронией, как человек, которого повороты судьбы уже не удивляют.