— Вообще же это был известный музыкант, замечательный пианист, и Лионелла Шёнберг создала культ его памяти, — продолжал профессор. — Она почти не покидает виллу, исключение делается только для продолжительных поездок в Швейцарию, где мы с ней и встречаемся. Мы были когда-то очень дружны с ее мужем, он купил виллу в Веве рядом с моей. После смерти Юлиуса она стала очень желчной; не простила влиятельным н-ским семействам их отказа помочь, когда она и ее близкие нуждались в их влиянии. Поговаривают даже, что одна из причин упорства, с которым бедный Юлиус преследовал нацистов, в том, что во дворцах многих наших светских львиц можно увидеть полотна и скульптуры, купленные по дешевке в черную годину и украшавшие некогда виллу Пиреус, где сейчас проживает бедная Лионелла.
Рассказ Джорджо Амири пробудил у Жюльена огромный интерес к г-же Шёнберг. Но стоило ему проявить желание навестить ее под предлогом возможной подготовки к предстоящей импровизированной встрече, как Депен воспротивился этому.
— Обед в последний день будет носить сугубо частный характер этого в целом частного визита, являющегося общественным достоянием, — отрезал он.
— А вечер второго дня? — парировал Жюльен.
Лицо Депена стало непроницаемым. Он превратился в высокопоставленного чиновника, вершащего делами деликатного свойства в тени старого государственного мужа.
— Если обед, которого вы коснулись, не касается вас, то последующие ужин и вечер не касаются меня!
Жюльен не настаивал. Он был всего лишь скромным консулом, и ему только что об этом напомнили.
После ночной вылазки во дворец Грегорио они еще больше сдружились с Валерио. Жюльен знал, что тот пьет, и по безмолвным призывам, которые ему бросала Мод, догадывался, что личная жизнь его друга страдает от этого. В связи с работами, проводимыми Соллером в «кардинальских покоях», Жюльен обнаружил, что оба дворца были связаны между собой переходом. К его великому изумлению, Валерио пошел за ключом от разделяющей дворцы двери, но оказалось, что одного ключа недостаточно.
— У тебя в консульстве должен быть второй ключ. Все это восходит к очень давним временам. Предки не пожелали заделать проход, по которому кардинал Саррокка ходил в гости к одной из дам рода Грегорио, бывшей его любовницей на протяжении пятидесяти лет, а просто установили замок: у каждой семьи было по ключу.
Жюльен стал допытываться у м-ль Декормон и г-на Бужю, но никто не знал, где второй ключ. Валерио очень редко бывал в фамильном особняке, все дни и почти все ночи проводя с Мод. Однажды он признался Жюльену, что у него нет состояния, так как большая часть наследства досталась его старшему брату.
— А я и не знал, что закон все еще благоприятствует старшему сыну, — удивился Жюльен.
Валерио улыбнулся:
— Не закон: все мы равны перед республикой; другое дело — н-ский обычай: богатые и бедные ветви есть во всех семьях.
Брат Валерио, которого Жюльен видел лишь однажды, занимал главное крыло дворца и жил на том же этаже, где располагалась картинная галерея. Его библиотека была не менее знаменита, чем коллекция картон; до сих пор сохранилась побеленная известью келья, в которой один из его предков, о котором с большим уважением отзывается в своих «Философских письмах» Вольтер, уединился, чтобы в течение сорока лет писать историю Н. Брат Валерио Пьетро Грегорио был библиофилом, в частности собиравшим прославленные впечатления Бодони[63]
, изданные в Парме в начале XIX века. Пьетро был не женат, и все, чем он владел, по его смерти должно было отойти Валерио или его детям, если таковые будут, а до тех пор старший Грегорио выплачивал младшему брату скромную сумму, и тот, как мог, жил в надежде на семейное достояние или деньги жены, причем ни то, ни другое ему не принадлежало.— Вот почему я преподаю три раза в неделю американским студенткам, которых мои рассказы о Магдалине интересуют несравненно меньше, чем парни из квартала Сан-Федерико, которые тискают их ночами на малолюдных дорогах, — с нарочитой грубостью закончил свой рассказ Валерио.
Отношения Жюльена с Анджеликой круто изменились. В связи с подготовкой к встрече важного гостя покой первых месяцев сменился на службе лихорадочной деятельностью. Консул, проводивший раньше большую часть времени во дворцах и соборах, вплоть до самых отдаленных, был теперь до позднего вечера занят делами. Ужинать ему чаще всего приходилось с Депеном, чью холодную и непобедимую самонадеянность он переносил все хуже, хоть и не отдавал себе еще в этом отчета. Пока Депен был в Париже, Жюльен считал непременной обязанностью ужинать с тем или иным из своих сотрудников, еще более несносных в своем невежестве, чем Депен, поскольку они были подчиненными. И то, что вся эта возня развернулась вокруг, как ни крути, краткосрочного визита, не удивляло консула. Будучи чиновником, он умел подчиняться, хотя и сожалел, что у него почти не оставалось времени на посещение н-ских салонов.