Бессмертный город. Политическое воспитание

Потом он долго гулял по улицам, площадям, на которых прежде бывал, не видя их, бродил среди статуй, выставленных в огромной, почти флорентийской лоджии Ратушной площади. Там имелось выполненное в мраморе повторение «Персея» Донателло[34]; в чертах Медузы он прочел невыразимую нежность.

Он заходил в бары, кафе, антикварные и букинистические лавки. Однажды утром привычно толкнул дверь лавки со строгой витриной в серых тонах, расположенной прямо под башней дворца Безенваль, в котором находился огромный музей скульптуры, где Донателло соседствовал с делла Роббиа[35], Орканья[36] с Бернини[37], и с удивлением обнаружил, что это и есть антикварный магазин Масканиуса. Хозяин был занят с посетителем, которого Жюльен не сразу узнал. Это был прокурор Мураторе. Между ними троими прямо посреди изящных барочных бюстов и бронзовых статуэток Возрождения завязалась беседа. В помещении из нескольких комнат со сводчатыми потолками царило приятное тепло. Служащая магазина принесла кофе. Жюльен поразился глубоким познаниям прокурора, обсуждавшего с Масканиусом время создания и происхождение погребальной этрусской статуэтки: торговец утверждал, что она — из недавно обнаруженной близ Вольтерры могилы, а доктор Мураторе доказывал, что уже видел ее в Пизе в частной коллекции. Затем прокурор удалился, сославшись на очень важное уголовное расследование, пошутив на прощание, что кусок мрамора чуть было не заставил его позабыть о луже крови. После его ухода Жюльен высказал удивление, что в Н., на первый взгляд столь удаленном от потрясений, творятся какие-то ужасы, но Масканиус воскликнул, почти слово в слово повторив высказанное незадолго до того мнение профессора Амири:

— Думаю, мало на свете городов, где прошлое и настоящее так тесно переплетены, как у нас!

Он посоветовал Жюльену обратиться к истории города, которая с незапамятных времен сводилась к кровавому соперничеству нескольких семейств, заговорам и убийствам, а потом, пожав плечами, чуть ли не с сожалением заключил:

— Потребовался этот дурацкий девятнадцатый век с его угрюмой конституционной монархией в стране, централизованной обычным порядком, чтобы на смену ножу и яду пришли декреты и законы. Но время от времени у нас все же случаются великолепные преступления, заставляющие забыть о том, что решения об изгнании, которые принимались во дворце Вайан — так в старину называлась ратуша, — были заменены постановлениями муниципальных властей, регулирующими уличное движение и вывоз мусора.

Затем он повел Жюльена в дальнее помещение, чтобы показать надгробие, гордость, как он утверждал, его коллекции. Изваяние из кости представляло собой фигуру лежащей женщины, чья голова покоилась на подушке, и было покрыто восхитительным налетом старины. Волосы ее были гладко зачесаны на прямой пробор, на губах играла легкая улыбка.

— Налицо влияние Якопо делла Кверча[38], — заметил Масканиус. — Если вы бывали в Луке, вы должны узнать черты Иларии дель Каретто, чья усыпальница находится в нефе собора, и там вместо традиционных львов у ног ее изображена собачка, символ верности.

Черты умершей, запечатленной в надгробии более пяти веков назад, были задумчивы, нежны и прекрасны. Жюльена удивило, что шедевр, чье место если уж не в храме, то в музее, хранится здесь, но торговец объяснил, что приобретен он был его прадедом, тоже антикваром, и что цена, запрашиваемая с возможных покупателей, всегда была настолько высока, что отпугивала любого.

— Но, кажется, ни мой прадед, ни я сам никогда по-настоящему не хотели расстаться с этой дамой.

Жюльен поинтересовался, кто бы мог продать ее старому Масканиусу. Торговец поведал, что в середине прошлого столетия Бекер выиграл ее у Грегорио, чью старинную семейную часовню она украшала. Этот Иоханнес Бекер, такой же вертопрах, как и молодой Валерио Грегорио, осмелившийся сделать ставкой в фараоне изваяние одной из своих прапрабабок, предпочел отделаться от выигранного шедевра, выручив за него предложенную ему антикваром кругленькую сумму, впечатлявшую уже в ту эпоху.

Покинув лавку, Жюльен направился в консульство, где подписал несколько писем. На лестнице дворца Саррокка он столкнулся с пышноволосой рыжей девушкой, которая дружески поздоровалась с ним; еще немного, и Жюльен бросился бы за ней — в таком чудесном расположении духа он пребывал. Но он лишь проводил ее взглядом, пока она не выпорхнула в мощеный дворик. Наверху ему бросилось в глаза, что все статуи исчезли, а ведь Масканиус об этом умолчал. Жюльен чуть было не пожалел о них, так к ним привязался. Однако кое-что заставило его позабыть о них: на его столе лежал сверток из тонкой бумаги. Внутри находилась этрусская головка из красной керамики. В приложенной к свертку записке антиквар еще раз извинялся за доставленное неудобство. Жюльен не знал, как поступить с таким роскошным подарком. Но м-ль Декормон заверила его, что в Н. принято дарить ценные вещи и никого это не только не обижает, но даже не удивляет, и Жюльен забрал головку домой, где поместил ее на каминную полку.