Бессмертный избранный (СИ)

— Если твоя сестра хочет вернуться в Асмору, ей нужна будет защита, — говорит Серпетис, и Инетис затихает, прислушиваясь, правда, не поворачивается к нему. Все так же стоит, уткнувшись лицом мне в рубушу. — Я не знаю, что задумала Энефрет, но мне нужно добраться до Асморы до конца чевьского круга, чтобы я мог доказать свое право на владение. Я ухожу сейчас. Если вы со мной — вы со мной.

Я смотрю на его шею и замираю. На ней нет знака, только чуть розоватое пятно, как будто от ожога. Я ощупываю свою, задев рукой скулу Инетис, но мое колесо на месте, я чувствую под пальцами тоненький ободок и спицы.

— Как тебе удалось? — спрашиваю я. Я не верю, что знак исчез сам.

— Это не я, — говорит он, отступая от двери. Позади него скромно стоит девушка со шрамом, ее пальцы испачканы чем-то красноватым. — Она скроет наши знаки краской, и мы сможем спокойно дойти до Асморы. Краска держится недолго, но она будет у нас под рукой.

— А что в Асморе? — спрашивает Инетис, вытирая слезы с лица и отстраняясь от меня. Ее глаза блестят, но ум уже работает — и в эту минуту она так похожа на маму, что у меня захватывает дыхание. — Что ты собираешься делать в Асморе, Серпетис? Твой отец не готов будет принять наследника с печатью… — Она почти выплевывает слово с горьким смешком. — С печатью богини на теле. Ты будешь скрывать ее всю жизнь?

— Вам не придется делать этого, — говорит оказавшийся рядом Фраксис. — Ты же слышала, что я сказал тебе, Инетис. И ты слышала слова Энефрет, которые слышали и мы. Через два Цветения Энефрет спустится сюда, чтобы принять этот мир или погрузить его в вечную тьму.

Он смотрит на девушку со шрамом, чуть хмурится, как будто видит того, кого не хотел бы видеть.

— Назови мне свое имя, девушка. Ты больше не ученица и не отшельница. Тебе нужно носить свое имя.

Она почему-то глядит на Инетис, опускает глаза и еле слышно произносит:

— Уннатирь. Унна.

Она запинается, словно уже давно забыла, как произносится собственное имя. Но так и должно быть. Ни я, ни Инетис не забыли свою бытность учениками матери. Мы тоже не носили имен и опускали глаза в пол, когда Мастера заводили серьезные разговоры. Сколько же ей лет и почему она до сих пор ученица? Едва ли младше наследника, может, чуть младше меня. В ее возрасте и я, и Инетис уже выучились магии.

Почему Мастер держит ее подле себя, спрашиваю я себя, и тут же отвечаю себе самым очевидным ответом.

Из-за Энефрет. Из-за того, что она, как и я, и моя сестра, и сын Мланкина — выбранные ею для какой-то цели люди.

— Меня зовут Цилиолис, — говорю я Унне, и ее лицо вспыхивает краской смущения, когда она быстро поднимает на меня взгляд. — Но ты можешь звать меня Цили.

Я стараюсь говорить приветливо, мне жаль эту маленькую шембученку, боящуюся открыть рот без повеления своего Мастера. Лицо Унны буквально ломает надвое — я с трудом понимаю, что это улыбка. Она тут же прячет ее, явно спохватившись, и снова опускает взгляд.

— Я давно не разговаривала с людьми на равных, — говорит она простодушно, и Фраксис рядом явно осуждающе качает головой.

— Отшельница, тебе вовсе не обязательно теперь говорить правду, — замечает Серпетис. Отшельница. Для таких, как он, бывших магов не существует? — Ваша магия ушла, и теперь вы можете так же лгать и скрывать мысли, как остальные.

— Значит, твой отец потому приказал уничтожить всех магов, — говорю я. — Чтобы мир стал принадлежать вам. Тем, кто лжет, предает и говорит не то, что думает.

Я вижу, что Серпетис готов ответить мне резкостью, но что-то удерживает его, хотя я с радостью сейчас пошел бы на открытое противостояние. Инетис кусает губу, а Унна выглядит так, словно готова сбежать.

— Я пойду с тобой в Асмору, — говорит вдруг она Серпетису, и мы все смотрим на нее с одинаковым удивлением. Все, кроме него. На его лице — намек на улыбку, и эта улыбка мне не нравится еще больше, чем тайно торжествующее выражение лица Фраксиса, с интересом вслушивающегося в наш разговор.

— Хорошо, — говорит он, не требуя у нее объяснений. — Собирайся. И возьми побольше краски для тела.

— Кроволюбка растет почти везде, — начинает она объяснять, но он не слушает ее. Просто разворачивается и уходит в дом, заставив ее замолчать на полуслове.

Мы с Инетис смотрим друг на друга. Я вижу, что она уже решила, что она пойдет с Серпетисом в Асмору, несмотря на то, что ее может там ждать.

Я не могу ее бросить.

Старик-халумни не произносит ни слова, когда его бывшая ученица завязывает в узел одежду и сверток с травами и крепко затягивает кушак дорожных сокрис. Она говорит ему, что решила идти с остальными — робко, опустив глаза, словно прося прощения за то, что оставляет его. Но он лишь смотрит на нее своими бесцветными глазами и кивает, когда она произносит последние слова.

— Таков твой путь, — говорит он и отворачивается к холодному очагу, чтобы развести в нем огонь.