Бессмертный избранный (СИ)

— Многие из вас бездумно распоряжались магией, Инетис. Но многие ли задумывались о том, что однажды сами могут стать ее жертвой?

Инетис задыхается, но не может сказать ни слова. Цилиолис протягивает ей руку, и она подходит к нему и позволяет ему себя обнять. Толпа обтекает нас, пока мы молча внимаем Энефрет, пока мы слушаем — и наконец-то узнаем, зачем она поставила нам свои метки.

— Я дам этому миру бессмертного, который будет владеть магией и распоряжаться ей так, как хочу этого я, ее создатель, — говорит она медленно. — Я не зря выбрала тебя, Инетис. Ты — сильная, ты пережила собственную смерть и не ожесточилась против своего убийцы.

Она смотрит на Серпетиса.

— Серпетис. Ты ненавидел магию, но не потерял разума за этой ненавистью. Я знаю, вернувшись к отцу, ты поддержишь Инетис, ты станешь ей опорой — потому что бывшие маги нужны этой стране, чтобы противостоять врагу на границе. Вам будут нужны все люди Цветущей долины, если вы хотите продержаться до времени, пока избранный не вырастет и не примет от меня во владение этот мир.

Энефрет смотрит на меня.

— Унныфирь. Ты веришь в людей и у тебя доброе сердце. Ты сможешь противостоять искушению и не станешь просить у избранного силы для себя самой. Как и ты, Цилиолис, сын Сесамрин. Ты сможешь защитить Унныфирь на пути в город, который станет сердцем Пустыни и этого мира, когда избранный займет свое место.

Ее глаза загораются золотистым пламенем. Ее губы шепчут — но я слышу слова так четко, словно она произносит их у меня над ухом:

— По моей воле Серпетис и Инетис были опутаны любовными чарами. По моей воле они станут отцом и матерью избранного, которого я дам Асморанте и всему этому миру. Вы двое, Цилиолис и Унныфирь, будете его спутниками до конца ваших жизней. Вы покинете Асморанту вскоре после его рождения и уйдете в пустыню, где будете служить ему и оберегать, пока не настанет его время. Вы будете его наставниками и друзьями, первыми в числе многих, которые займут ваше место, когда вы умрете. — Глаза Энефрет гаснут, она обводит пространство вокруг нас рукой. — Теперь вы знаете всю правду.

Шум толпы снова накрывает нас, и я вижу, как оглядываются на нас люди, спешащие мимо, слышу, как осыпают нас руганью за то, что мешаем пройти.

— Идемте, — говорит Энефрет.

Инетис кажется белее снега. Серпетис смотрит на меня, потом переводит взгляд на нее, снова на меня…

— Так это была не ты, — говорит он. — Это Энефрет заставила меня подумать…

Его лицо вспыхивает яростью, наливаются кровью синие глаза, и он готов наброситься на Энефрет, но на этот раз его останавливает Инетис. Она преграждает Серпетису дорогу, положив руку ему на грудь, удерживает его на месте.

— Не здесь, — говорит она, глядя ему прямо в глаза. — Не у дома своего отца, не теперь. Не у всех на виду.

И Серпетис подчиняется. Выплевывает ругательство, сжимает зубы, но подчиняется. Отступив на шаг, он разворачивается и шагает прочь — так быстро, что нам приходится бежать за ним, проталкиваясь через толпу, запрудившую улицы.

Я сбита с толку его словами, но больше сбита с толку тем, что сказала Энефрет.

Инетис и Серпетис станут отцом и матерью человека, который будет нести в себе всю магию этого мира. Я и Цилиолис будем помогать ему, мы должны будем посвятить ему всю жизнь. Уйти с ним в пустыню. Стать ему учителями и друзьями.

А значит, оставить Асморанту, возможно, навсегда.

Дом Мланкина вырастает перед нами, неприступный, окруженный воинами, сжимающими друсы до хруста в пальцах. Вокруг него вьется роем назойливых дзур растревоженная толпа. Все хотят увидеть Мланкина, все требуют его — но солдаты отгоняют тех, что понахальнее, прочь и снова и снова повторяют одни и те же слова:

— Правитель скоро выйдет к вам. Отходите, отходите. Правитель скоро выйдет к вам.

Я никогда не была в таком большом городе и не видела столько людей разом. Мне душно под сотнями пристальных взглядов и хочется убежать и спрятаться под сенью деревьев, остаться хоть ненадолго одной. Я случайно придвигаюсь к Серпетису, но тут же отступаю, опуская лицо. Его слова все еще грохочут в моих ушах. Его голос, наполненный растерянностью, все еще отзывается эхом в моем сердце.

Его голос, полный решимости, звучит рядом, перекрывая гомон толпы.

— Чормала-мигрис! — Усатый мигрис и в самом деле здесь, и он спешит к нам навстречу под удивленными взглядами воинов. За ним семенит рабрис, оглядываясь по сторонам с легким удивлением на лице, как будто не может понять, как здесь оказался.

Энефрет не обманула нас: подойдя, ни первый, ни второй, не спрашивают о магии и о прошлой ночи.

Мигрис кивает Серпетису, кивает нам, поворачивается к воинам. Его голос звучит надо толпой, перекрывая ее гомон.

— Опустите друсы, воины.

— Правитель приказал никого не пускать в дом, — говорит один, таращась на Инетис так, словно у нее выросли рога. Он узнал ее, но слишком поражен, чтобы озвучить свою догадку вслух.

— Ты что, не видишь, с кем говоришь? — рявкает мигрис, шагая к нему. — Немедленно!