Бессмертный избранный (СИ)

Цилиолис стоит возле стены, глядя на звезды. Он берет меня за руку, когда я выхожу, и поднимает рукав корса, не говоря ни слова. Его рука теплая и крепкая, и мне приятно ее прикосновение, но я выдергиваю свои пальцы из его и почти отпрыгиваю.

— Что ты делаешь?

— Что с твоей меткой, Унна? — спрашивает он, и я опасливо оглядываюсь на вход в дом, боясь, что нас услышат.

Я машу рукой в сторону хлева, и мы идем туда — молча, потому что он уже задал вопрос, а я еще не готова дать ответ.

Запах навоза ударяет в нос, когда мы подходим ближе, но теперь, по крайней мере, нас не услышат и не увидят. Я поворачиваюсь к Цилиолису и задираю рукав. Ему не приходится наклоняться, чтобы увидеть. Золотое сияние колеса достаточно яркое, чтобы разглядеть метку даже в полной тьме.

Я заметила это уже давно и сначала не поверила своим глазам. Но с каждым днем только убеждалась в том, что мне не почудилось. И вот теперь, спустя почти тридцать дней после того, как я заметила это в первый раз, я смотрела на метку и видела.

Золотое колесо Энефрет больше не светилось на моем запястье. Я придумала бы другое слово, если бы могла тогда думать, но первым, что пришло мне в голову, было «покатилось».

Колесо покатилось по моей руке и теперь светилось у локтя.

Я опускаю рукав и смотрю на Цилиолиса, ожидая, что скажет он. Вместо ответа он дергает за ворот корса и тянет его вниз. Его метка переместилась ниже и теперь сияет прямо по центру груди.

— Что с Инетис? — спрашиваю я, не в силах заставить себя выговорить имя Серпетиса.

— То же, что и у тебя, — отвечает он, поправляя корс. — У Серпетиса метка пропала уже давно, еще перед отъездом в Шин. Мы теперь остались втроем, Унна, и нам нужна твоя помощь.

Я замираю от этих слов и от значения, которое они в себе несут. Если Серпетис потерял метку, он больше не связан с нами. Он и покинул Асмору потому, что не хотел больше оставаться рядом с Инетис, которой сделал ребенка под действием чар. Я не могла винить его за это, но при мысли о том, что он может не вернуться, пока не будет уверен, что ребенок покинул Асму, слезы снова подступают к глазам.

— Ребенок в Инетис начал шевелиться, — говорит Цилиолис, и я проглатываю свою тоску и слушаю его так внимательно, как только могу. — Чувствует она себя теперь лучше, но Мланкин запретил пускать к ней посторонних. Ты знаешь обычай.

Я киваю. С первым шевелением ребенка беременная становится особенно подверженной магии и воздействию чар, ведь они могут быть наложены уже не на нее, а на плод ее чрева. Издревле с первого шевеления из покоев беременной женщины удаляли всех мужчин. Оставались лишь женщины-травницы и те, кто будет принимать роды. Я слышала, что в прошлую беременность Инетис правитель не был так щепетилен. О том, что син-фира Асморанты присутствовала на каждой казни, устроенной ее мужем, знала вся Цветущая долина. Но теперь традиция играла правителю только на руку. Беременность Инетис не была обычной, и лишнее внимание могло навредить не только ей, но и всей Асморанте. Владетелю Цветущей долины было выгодно запереть Инетис в ее покоях, пока она не родит. Он наверняка боялся разговоров о магии, которые неизбежно пойдут, когда живот Инетис начнет расти на глазах.

Но тридцать дней? Дети не начинают шевелиться через тридцать дней после зачатия. Пусть даже и носить ей беременность до конца Холодов, это еще слишком рано.

— Ты пойдешь со мной в дом правителя? — спрашивает Цилиолис. — Я больше не могу быть с ней, но кто-то из нас должен. Инетис напугана до полусмерти этой беременностью, но рассказывать о ней кому-то еще значит подвергать опасности не только себя.

Я кусаю губы. Она не звала меня все эти дни, но теперь нуждается во мне. И в глубине души я рада, что все оборачивается именно так.

— Пойду, — говорю я.

— Хорошо, тогда идем. Я вернусь и поговорю с Нарунтой после того, как отведу тебя.

— Сейчас? — спрашиваю я. — Но я не могу, у меня работа… и одежда на мне чужая.

Цилиолис смотрит на меня, и его блестящие глаза кажутся в темноте черными.

— Инетис боится оставаться одна, Унна. Она говорит, что что-то слышит в тишине. Пожалуйста, пойдем сейчас.

И у меня не остается выбора.

Мы пробираемся через двор почти украдкой. Стража вокруг дома правителя пропускает меня и Цилиолиса — теперь без вопросов, и по темному коридору мы спешим в сонную Инетис. Я вижу у входа двух солдат. Свет в плошке на стене пляшет и тускнеет при нашем приближении, когда солдаты скрещивают друсы.

— Куда направляетесь?

— Пропусти их! — доносится изнутри голос Инетис. Воин колеблется, но потом убирает друс. Второй следует его примеру.

Мы оказываемся в сонной правительницы Асморанты, и я не сразу понимаю, на кого смотрю.