Бессмертный избранный (СИ)

Млакин воспитывал сына и наследника по старой традиции, которая не менялась вот уже сотню Цветений. Сразу после рождения, показав ребенка только матери и магу, который накладывал на мальчика первородное заклятие крови, правитель отдавал его мигрису. Тот забирал младенца и увозил в Шинирос или Тмиру, Хазоир или Шембучень, или даже в Алманэфрет — куда решал правитель. Мальчика помещали в выбранную наместником земли семью, где он рос как обычный ребенок, обучаясь всему тому, чему учатся обычные дети. Охота, рыбалка, работа в кузнице, уход за животными, травы. Обычно выбирали семью какого-нибудь славного воина, и тот помимо всего прочего обучал будущего правителя тонкостям своего мастерства. Мланкина растили в Тмиру, и Инетис он, видимо, заприметил еще там, когда приезжал со своим вторым отцом на ярмарку работников. Мой отец часто брал с собой нас обоих. Считал, что умение разбираться в людях не будет лишним ни парню, ни девушке.

Когда наследнику исполнялось двадцать Цветений, за ним приезжал мигрис. Без объяснения причин юношу везли в столицу, где счастливый отец-правитель и раскрывал ему тайну его рождения. Слезы, объятия, вино рекой, да здравствует син-фиоарна. Каждый ребенок, родившийся в одно Цветение с наследником, мог надеяться и ждать, что однажды в дверь его дома постучит мигрис. Весть об объявлении наследника «чудесно найденным» разбивала вдребезги немало мальчишеских мечтаний.

Но наследнику в это Цветение исполнилось только восемнадцать. Зачем мигрису везти его в столицу?

— Очень интересно, — говорю я, чувствуя, как мысли закипают в голове.

— Отличная возможность, — говорит он.

То, чего мы так долго ждали.

Мы — все те, кто потерял в пламени зажженных Мланкином костров своих близких и любимых людей.

Орвинис допивает пиво и ставит пустую кружку на стол.

— Я пока не знаю, какой дорогой они поедут, — говорит он, — но скоро узнаю.

— Я помогу тебе, — говорю я.

Играющие за дальним концом стола разражаются выкриками — они разбили партию, игра окончена, фигурок больше нет. Они поздравляют друг друга, и почему-то мне кажется, что это — добрый знак, и наша игра тоже будет удачной.

Ночь длинна, а я не хочу тратить деньги на ночлег. Орвинис уходит домой — мы с ним договорились встретиться завтра после заката, и я остаюсь один на пустой и темной рыночной площади. До встречи с Улисом еще много времени, и я могу вздремнуть, вслушиваясь в сонное дыхание большого города. Это я и решаю сделать.

Городской бродит где-то поблизости, глухо и гнусаво повторяя «расходимся по домам, расходимся» через каждые пару шагов. Я не хочу попадаться ему на глаза. В городах не чествуют бродяг, а в Асме особенно, так что я спешу спрятаться под мостиком через пересохший ручей. Тут пахнет нечистотами, и шныряют крысы. Запах напоминает мне об Инетис, мечущейся на постели в своей темной сонной, и я сжимаю зубы. Надеюсь, она сделала, что должна. Иначе завтра Мланкин перевернет весь город в поисках того, кто оставил у постели его умершей жены зуб тсыя.

Веточка мозильника и пара слов — и крысы разбегаются, напуганные темным пламенем, вспыхнувшим из ниоткуда. Огонек почти коричневого цвета, и тьму он не разгоняет, но мне этого хватит. Я нахожу более или менее чистое место и укладываюсь, завернувшись в плащ. Я устал, мысли путаются, но сон еще долго не идет ко мне. Холодный ветер дует в лицо, и я вспоминаю тот прохладный вечер в начале Жизни, когда мы приехали в Асму.

С момента, как прекрасная Лилеин перестала биться в судорогах на каменном полу своего дома и испустила по вине мага последний вздох, прошел чевьский круг — сорок два дня. Звери еще даже не съели ее тело, а безутешный вдовец уже выбрал себе новую жену. Мигрис прибыл к нам с приказом срочно явиться в Асму. Он же и принес в наш дом известие о том, что все маги обязаны в самое ближайшее время отказаться от магического знания, иначе будут сожжены на костре.

Матери пришлось бежать в ночь нашего отъезда. Я бы тоже бежал с ней, но Инетис умоляла меня остаться. Прижимая руки к груди, она просила меня сопроводить ее в дом правителя — на жизнь ли, на смерть ли — она не знала.

Отец, не знающий, что и думать, на всякий случай предложил мне поехать не с ними, а следом. Если дело коснется семьи наместника, в которой вдруг оказалось слишком много магов, то мне лучше держаться подальше.

«Инетис он не тронет, — снова и снова повторял он, расхаживая по кухне. — Не тронет».

Очаг почти погас, и только слабые отблески плясали на наших лицах. Я и Инетис сидели с отцом за закрытыми дверями и слушали тишину — и это была последняя тихая тмирунская ночь в нашей жизни.

«Он прислал за тобой, чтобы сделать новой син-фирой, девочка. Не посрами чести нашей семьи».

«За маму словечко замолви», — сказал я, но отец покачал головой и оглянулся на закрытую дверь, словно опасаясь, что нас подслушивают.

«Не говори о матери. Не навлекай на себя немилость, не думай о нас, думай о себе и своей жизни, девочка».

«Цили, — Инетис плакала, но голос ее почти не дрожал. — Цили, когда вернешься, найди маму. Обещай мне, что ты ее найдешь».