Бессмертный марш капитана Ширинкина

…Великий праздник скоро — День Победы. Опять учеников будут по ветеранам посылать, по дому помочь да рассказы про войну послушать. К Паше тоже ходили: как девятое мая подходит, жди делегацию. Паша из всех ветеранов города был единственный, кто орденом Невского награждён. Да ещё один Красной звезды, два Отечественных и медаль «За отвагу». Шутка ли, почти всю войну на передовой, чудом выжил. Его попросят про войну рассказать, он начнёт, да весь затрясётся, заплачет. Тут уж самой приходилось говорить, как его в Германии встретила, какой он бравый был, грудь в орденах. Врут всё, что на фронте награды мало кто носил. Когда же их ещё было носить, если не пока живой? Другое дело, не всем давали, заслужить надо было да ещё дожить до вручения. Паше вот удалось, хотя всю войну в пехоте, от рядового до заместителя комбата дослужился. Поэтому школьники и приставали с расспросами, как воевал. И никто не поинтересовался, как мы после войны выживали.

…После Пашиной демобилизации поехали из Германии к нему на родину в Новосибирск. К себе-то его везти некуда было, деревню ещё в сорок втором фашисты пожгли, аккурат перед тем, как всех молодых да здоровых в неметчину отправить. Приехали в Сибирь, но и там жилья не оказалось: вся родня мужнина в старом домишке теснилась. И Паша не сказать, что добычливый был. За награды, правда, ещё несколько лет рублей по десять-двадцать платили. Старыми деньгами, дореформенными. Хотя этих денежных реформ за свой век столько пережили, и не вспомнишь, что как стоило. Однако жилось всегда тяжело. Поэтому завербовались с Пашей на Дальний Восток, в порт Находку. Ехали только заработать, а оказалось — на всю жизнь. И Володенька здесь родился. И радовал их, пока рос.

…А потом — несчастье за несчастьем. Вначале на Пашу во время погрузки с крана свалилась сетка с мукой. На его-то контуженную голову! И так здоровья не было, как только докером взяли?! От травмы он уже не оправился. Начались походы по врачам, да инвалидность, да боли пришли. Мука одна! А Володя опорой никак не становился. Бесхарактерный, к рюмке пристрастился, женщин неудачных выбирал. Семью толком не создал, детей не завёл. Может, и бегал где от него такой же пацан, как Викин, но никому о том не известно. Оставил Володя родителей без внуков, и не он нас, а мы его в последний путь проводили…

Тут Антонина Николаевна расстегнула нижние пуговицы на кофте, дрожащими пальцами вытащила из кармана байкового халата чистый необмётанный лоскут (старое постельное бельё она никогда сразу не выбрасывала, а постирав, делила на нужные в хозяйстве тряпицы да носовые платки), и стала привычными аккуратными движениями промокать глаза, из которых каждый раз при воспоминаниях о сыне будто сами собой бежали слёзы.

…Не оставил Володя потомства, ни мальчонку, ни девочку. Была бы отрада, помощь в старости. Приводили бы в гости класс перед девятым маем, слушали её рассказы о Паше. Или тоже бы кошек зелёнкой мазали? Нет, наши были бы толковыми, как дед! Яблоко от яблоньки рядом падает, а про Пашу вон как душевно в газете писали. Хорошая статья, подробно всё перечислили…

Она вновь достала из фотоальбома старый номер «Находкинского рабочего» и вполголоса с выражением принялась читать с помеченной карандашом середины страницы: «Тридцать тысяч километров прошёл по военным дорогам солдат Павел Ширинкин. Его боевой путь говорит сам за себя: Калинин, Смоленск, Ржев, Воронеж, Курская дуга, за бои на которой получен орден Александра Невского, Сумы, Полтава, Золотопожск, Черкасск, Смелый, Корсун-Шевченковский котёл, Белая Церковь, Умань, форсирование Днестра, Ямполь, Сороки, Ясско-Кишиневский котёл, форсирование Буга и Ясс, Бухарест, Закарпатье, Польша, форсирование Вислы, Варшава, форсирование Одера…»

Раньше, когда школьникам это зачитывала, глаза у них горели, выспрашивали и про форсирование, и про котлы. Теперь уж никто не спрашивает. Смоленск или Ржев для нынешних детей — города неслыханные, а Корсун-Шевченковский котёл без смеха, поди, и не выговорят… Давненько её в школу не приглашали. Что поделаешь, возраст. Наработалась она за свою жизнь, здоровье и растеряла. Семью кормить надо было, Паша-то всё больше болел. А Володя рос, ему многое нужно, не его вина, что отец — инвалид. Вот и приходилось на работе штукатурить-малярить, а в выходные по знакомым хаты ремонтировать. Это уж потом Паше пенсию добавили, когда ветераны почти все поумирали. И сейчас, что Бога гневить, за него хорошо платят. Но здоровья ни за какие деньги не купишь…. Уж который день под лопаткой ноет и в голове шумит. Таблетки сейчас от давления такие делают, что не держат, только дуреешь от них, и спать хочется. Вот и сейчас… Может, на погоду? Хорошо хоть карточку Пашину нашла, надо на стол поставить. Пацан прибежит к вечеру, отдам. Врача что ли вызвать, пусть давление померит, а то даже в глазах темнеет…

— Скорая? Это вдова участника войны Ширинкина Антонина Николаевна. Восемьдесят пять лет. Минская, 32, третья квартира. Плохо мне, сердце болит, врача бы. Нет, встречать некому. Дверь не заперта.