Бессмертный полк. Истории и рассказы

А маму мою в 17 лет выдали замуж за сына кулака. Она не хотела, но – так была воспитана, бабушка была – «крепкий орешек»… А потом семью мужа раскулачили, ребёнок у них умер, а мужа она не любила и просто от него ушла. Вернулась в Ленинград. Стала бухгалтером, встретилась с моим папой, который на главном телеграфе работал. Его отец, мой дедушка, приехал с Украины, из Каменец-Подольского, а бабушка – из Луги, её тоже «в люди» отдали, в прислуги, а потом она стала прекрасной кухаркой и работала у господ. Я не знаю, чем они занимались, когда свершилась революция, но мама мне рассказывала, что, когда у знакомых были какие-то юбилеи, торжества, её всегда приглашали готовить, потому что она очень вкусно готовила.

Шли на врага с пустыми руками

22 июня началась война, 3 июля мне исполнилось четыре года. Папу, младшего лейтенанта Николая Ефимовича Яковова, взяли на войну 10 июля в должности командира роты 599-й отдельной телеграфно-эксплуатационной роты. Боевое крещение отец получил под Нарвой. Было страшно. Он маме рассказывал потом, что чуть ли не три винтовки всего на десять человек давали. Сказали: «В бою добудете!» Шли на врага с пустыми руками!.. Кто-то добыл, кто-то нет… Кто остался жив, а многие так и всё…

Потом их часть стояла в Вырице, на юго-восток, он иногда приезжал или кого-то присылал. И, наверное, мы выжили в ту страшную зиму ещё и благодаря тому, что он делился с нами своим пайком. И ещё он маме присылал конину… Мама однажды спросила: «Откуда?» – «Это убитая лошадь…»

Мамин брат, дядя Лёва тоже нам при любой возможности продукты передавал. Вообще если кто-то из ленинградцев с фронта ехал, их всех нагружали: «Зайди к моим, передай моим…» И все абсолютно честно всё, что привозили с фронта, передавали.

В черных шинелях по белому льду

Дядя Лёва служил в морской пехоте. Он участвовал в первых попытках взять левый берег знаменитого Невского пятачка. В ночь с 18 на 19 ноября. В чёрных шинелях по белому льду… Из 182 человек в живых осталось только восемь, в том числе и он – раненый. Невский пятачок существовал с 41 года по 44-й. И там, как немцы считают, погибло 500 тысяч наших солдат, наши говорят – 50 тысяч… До сих пор там земли нет. Только ржавый металл от снарядов и пуль.

Он рассказывал, что в ночь перед боем один матрос, Коля из Одессы, всё плакал: «Меня убьют в этом бою, я своих детей не увижу…» А он ему отвечает: «А я ведь даже не знаю, кто у меня родится – сын или дочь». Жена дяди Лёвы была в это время на восьмом месяце беременности. Коля-одессит действительно погиб в том бою… А дядя Лёва своего сына увидел.

Мальчик родился в самый страшный месяц блокады. У нас было письмо, написанное его мамой моей маме, которая ходила к ним в роддом, носила какие-то продукты. Ведь за январь – февраль 1942-го умерло больше всего людей за всю блокаду – почти 200 тысяч! В письме было: «…никогда не забуду, что ты сделала для нас, и мы хотим, чтобы ты и Коля (то есть мой папа) были крёстными у нашего мальчика…» Но не пришлось – папа погиб…

Младший брат отца, Лёня его звали, тоже без вести пропал…

В марте папа ещё был жив, он помог эвакуировать бабушку – мамину маму. А в конце апреля его уже не было…

В блокадном Ленинграде

Мама зимой работала где-то бухгалтером, а меня устроили в детский садик.

Помню, что давали нам как-то весной салат, зелень. Мне от него так плохо было!.. Организм не принимал.

Мы жили на Малой Охте, это за Смольным, а бабушка с дедушкой на Лиговке, от Московского вокзала пройти немножко. И мама ходила в блокаду через этот промёрзший город, их навещала – пересекала Неву, выходила на Старо-Невский, потом по Лиговке. Пришла в январе, а дедушки уже нет… И бабушка сказала: «Я не смогла его похоронить – сил нету, приходили дружинницы – я его отдала…» В общем, где он похоронен, мы так и не знаем.

В блокадном Ленинграде осталась Люся – дочь старшего маминого брата, который был сослан в Воркуту, и её мама Зинаида. Когда мы уезжали, бабушка и Люся – ей было тогда 15 лет – пришли нас проводить. А нам перед выездом давали полный обед – горячая ячневая каша с подсолнечным маслом. И мама весь обед отдала им. «Мы, говорит, уезжаем, нам ещё дадут. А им никто не даст…»

У Люси судьба во время блокады складывалась страшно. Мама её устроилась работать в какую-то столовую, и вот – для своего ребёнка она попыталась вынести что-то из продуктов… Её поймали, посадили на полтора или на два года. И 15-летняя девочка осталась совершенно одна в блокадном Ленинграде. Никого уже не было из родных. Но она выжила. И мать её выжила, но получила в тюрьме туберкулёз и в 1951-м году умерла. А тогда мы сидели на эвакуационном пункте… И бабушка сказала, что она не поедет, хотя мама её очень звала. Она сказала: «Я не поеду. Ну, куда ж они придут? Вот они объявятся и придут… И прийти будет не к кому. Я буду их ждать.»