Бессмертный полк. Истории и рассказы

Смоленск немцы бомбили уже на первой неделе. Весь медперсонал маминого военного госпиталя был сразу же, в первые дни, мобилизован и вошел в состав эвакогоспиталя Первого Белорусского фронта под командованием Г. К. Жукова, с которым госпиталь и дошел до Берлина. И моя мама в 1945 году, после Победы, расписалась на стене Рейхстага.

Но это будет позже, а пока была война. Маму не отпустили домой даже переодеться, взять какие-то вещи, проститься с нами. Началась ее военная эпопея – Рудня, Витебск, Брест, Литовск, Польша, Германия.

Эвакогоспиталь первой линии – это медицинское учреждение, которое следует за линией фронта, медицинские санитары оказывают помощь непосредственно на линии боя, переправляют раненых в медсанбат, а дальше – эвакуация раненых идет в эвакогоспиталь первой линии, а дальше – в тыловые вторые и третьи линии.

В эвакогоспитале раненым оказывают первую квалифицированную помощь и готовят к отправке в тыл. Мамин эвакогоспиталь был рассчитан на 500 больных, а иногда из зоны крупных сражений поступало до 1500 раненых. Раненые поступали с большой кровопотерей, и весь персонал постоянно сдавал свою кровь.

У мамы была востребованная 1-я группа – и иногда у нее брали кровь прямо в операционной, брали сколько можно было взять, чтобы она продолжала работать, лишь иногда давали сутки на восстановление.

Раненых иногда поступало так много, что до того, как попасть в операционную, они лежали на носилках в поле около палаток и корпусов, и, чтобы их просто напоить, подключались и легкораненые.

В операционной работали посменно сутками, на сон 2–3 часа, и опять бригада хирургов и медперсонала вставала к операционным столам.

На крышах корпусов и на палатах госпиталя в первые дни войны рисовали медицинские кресты, так как эти здания по международной конвенции нельзя было бомбить, но скоро убедились, что немецкие самолеты целенаправленно бомбили по этим ориентирам.

Мама вспоминала, что особенно трудно было в Польше. Госпиталь разместился в городе Лодзь. Население не скрывало своей неприязни, агрессии к русским. Иногда легкораненые уходили в город на прогулку, экскурсию и пропадали навсегда. Наконец приказом было запрещено ходить по одному – только группой по 3–5 человек.

Мама (сидит) с раненым

По рассказам мамы, даже на территории Германии было проще и легче общаться с местным населением.

У мамы есть орден, медаль, а одна медаль – за поимку шпиона. Дело было так. Прибыли машины с тяжелоранеными в гипсе. Их снимали с машины санитары, сразу укладывали на носилки и несли в палатки, корпус, была большая суета. И вдруг мама, которая помогала сортировать раненых и распределять их, заметила, что один раненый с загипсованными ногами приноровился и спрыгнул сбоку у борта машины на землю. Встал на обе ноги, а потом на костылях запрыгал в корпус. Мама проследила, где его разместили, и сообщила в охранный отдел, чтобы за ним проследили. Не мог раненый с перебитыми загипсованными ногами спрыгнуть на землю из машины.

В ту же ночь, хоть и на костылях, он зашел в лесок, за палатку и стал давать сигналы световым фонариком, и ему пошли ответные вспышки из лесного массива недалеко от госпиталя. Группа захвата, охранявшая территорию госпиталя, после окончания его связи захватила шпиона, а в лесу выловили диверсантов, целью которых было уничтожение раненых, персонала и поджог корпуса. И маму представили к награде.

Мама (справа) с подругой

Моя любимая мама – ей было всего 26 лет и у нее на сердце тяжким гнетом лежала постоянная страшная тревога, что произошло с нами в Смоленске, стертом с лица земли бомбардировками (об этом рассказывали раненые), те же страхи за отца – Брестскую крепость немцы взяли в осаду в первые дни, а на нем была связь.

А вот что было с нами – со мной, бабушкой и тетей в первые дни войны. Город Смоленск немецкая авиация превратила в руины. Все население кинулось в ближайшие деревни. Во время бегства из города беженцев на бреющем полете обстреливали немецкие самолеты. Меня ранило осколком в лицо – рваная рана щеки, нижней челюсти, подбородка. Бабушка со мной на руках вернулась в горящий город, где на окраине немцы уже развернули свои медсанбаты. Немецкие хирурги взяли меня на операционный стол, наложили швы – семь швов на щеку, вправили челюсть, дали какие-то перевязочные материалы и вывезли из зоны обстрела. Так это было. А дальше мы опять влились в поток беженцев, к кому-то пристроились на телегу, но ни в одной деревне не брали на постой с постоянно плачущим ребенком, тем более что все дома уже были заполнены беженцами. Наконец, в одной деревне нас поселили в баньке и, чем могли, поделились: и едой, и молочка мне удалось в рот влить. В этой деревне нас нашла тетя, мамина сестра. Спасибо тем людям, что помогли, спасли нас, раздетых, со мной (раненым ребенком) на руках. Потом были и другие деревни, но всюду как-то чем могли – помогали.