Бессмертный полк. Истории и рассказы

65-я дивизия завершает войну в Померании в составе 19-й армии 2-го Белорусского фронта. После войны в Польше на базе 2-го Белорусского фронта была создана Северная группа советских войск под командованием Рокоссовского. Штаб группы находился в Легнице. Анатолий Васильевич руководил ансамблем Северной группы войск.

После демобилизации Анатолий Васильевич продолжил свою творческую деятельность. Постоянно он жил в Ленинграде, но разъезжал с концертами по многим городам Советского Союза. В 70-х годах его пригласило на работу руководство Чувашской филармонии. И последние годы жизни Анатолий Васильевич Калафати провел в столице Чувашии – Чебоксарах.

Однажды на встрече ветеранов 65-й стрелковой дивизии, после того как спели ее гимн, кто-то предложил тост «За автора песни, нашего композитора, героически погибшего Анатолия Васильевича Калафати». – «Как это погибшего?! Я живой, вот я!» – «Не может быть! Но ведь это же было написано в нашей дивизионной газете!»

Анатолий Васильевич сберег архив отца – композитора и педагога Василия Павловича Калафати (имя В. П. Калафати выбито на мемориальных досках в Петербургской консерватории и Доме композиторов). Часть архива находится теперь в Греции, в Ионическом университете, часть, по просьбе Анатолия Васильевича, передана в Петербургское отделение Союза композиторов.

Леонид Павлович Кононов. Записал Юрий Эльтеков

Я был партизаном…

Мне было 10 лет, когда началась Великая Отечественная война. Через месяц фашистские войска заняли нашу деревню, и она стала на полтора месяца прифронтовой Лужского рубежа. Деревня часто подвергалась артиллерийскому обстрелу. Население выбегало из домов и пряталось в вырытых земляных убежищах.

В один их таких обстрелов наша семья побежала в укрытие. Где-то сзади взорвался снаряд, мимо моего уха прошуршал осколок и ударился в бабушкину спину. Она упала и кричит: «Меня убили!» Подбежав к ней, я увидел на ее спине большой осколок снаряда, схватил его, но тут же отбросил, обжегши руку. Бабушка оказалась невредимой, так как осколок ударился в нее уже на излете. В результате обстрелов половина нашей деревни была сожжена.

Осенней ночью, когда фашистские войска были под Ленинградом, к нам в дом пришли командир и комиссар партизанского отряда. Они предложили маме создать в деревне подпольную группу из наиболее благонадежных и преданных Родине людей, что вскоре мама и сделала. В состав группы вошли бабушка и я. Члены подпольной группы собирали продовольствие, одежду, обувь и, самое главное, сведения о немецком гарнизоне, находившемся в двух километрах от деревни в районном центре Осьмино. На это мероприятие мама чаще всего посылала меня, так как к вездесущим мальчишкам немцы относились более лояльно и с меньшим подозрением.

Всё собранное нужно было доставить в партизанский отряд, который базировался в семи километрах от деревни, недалеко от реки в землянках. Мама всегда брала меня с собой. Первоначально встречи с представителями отряда проходили в каком-нибудь обусловленном месте. Иногда ездили на дровнях. Так продолжалось до января 1942 года. Конспираторами мы оказались никудышными. Наши поездки и частое хождение в лес стали достоянием гласности. Среди деревенских жителей нашлись предатели, и маму немцы арестовали. Ее содержали в одиночной камере бывшей милиции, в которой разместились комендатура и гестапо. Нам с бабушкой стало известно, что арестованным в сутки дают один раз порцию похлебки, а передачи не принимают. Приняли решение пищу доставлять сами. Бабушка собрала холщовую котомку с продуктами, и я пошел в Осьмино. Вокруг комендатуры ходил часовой. Я стал прохаживаться на расстоянии, наблюдая за часовым, и обратил внимание, что он после каждого обхода здания задерживался у входа, беседуя с кем-нибудь. Этим я и воспользовался для проникновения на дворовую сторону, куда выходили окошечки камер. Мама меня заметила, постучала. К счастью, одна часть окошечка состояла из двух половинок стекла, которые мы раздвинули, и я передал маме еду, а она мне сообщила фамилии предателей, с которыми ее сводили на допросах. На ее лице были синяки, свидетельствующие о побоях. Так повторялось восемь дней. Потом маму освободили, предварительно отморозив ей ноги, чтобы она не могла передвигаться.