Бессмертный

Сфорно вскинул густые брови и неохотно выпустил меня.

— Очевидно, вам знакома эта дама? — дружелюбно спросил Петрарка. Я кивнул. — Необязательно переставать любить ее, юноша, только потому, что она принадлежит другому, — сказал он, внимательно вглядываясь в мое лицо. — Иногда безответная любовь возвышает и очищает твою душу, даже если поначалу ты не мог себе этого представить. Особенно в пылкую пору юности!

— Не то чтобы я люблю ее, — угрюмо ответил я. — Она мой друг. Она хорошая женщина и заслуживает лучшего, чем этот подонок Николо Сильвано.

— Да уж, в нем, прямо скажем, мало приятного, с этакими-то суевериями. — Петрарка кивнул и поджал губы, глядя на меня. — И все же твое лицо кажется мне знакомым…

— Я узнал тебя, — начал Боккаччо. — Такое утонченное лицо, персиковая кожа и светлые волосы… Я встречал тебя, когда ты был гораздо младше!

Я твердо взглянул ему в глаза:

— Вы тот поэт, которого я встретил, когда гулял по Флоренции, наблюдая ранние последствия чумы.

— Да, верно, — улыбнулся он. — Ты цитировал Данте и рассуждал о Джотто. Кажется, ты очень любишь работы мастера Джотто. — Он бросил любопытный взгляд на Сфорно. — В тот день ты помог еврею, которого избивала разъяренная толпа?..

— Лука спас жизнь мне и моей дочери, — кивнул Сфорно. — Без него они бы забили нас камнями. Нас обвиняли в распространении чумы.

Он посмотрел на Петрарку и пожал плечами.

— Вы рассуждаете о чуме как врач, я прав? — с интересом спросил Петрарка.

Его разговор, внимательность, редкое обаяние и живой интерес к собеседнику привлекали к нему людей, даже таких сдержанных, как Моше Сфорно.

Сфорно кивнул.

— Я учился в Болонском университете, — ответил он. — Они очень терпимы и евреям разрешают стоять у задней стены класса.

— Тогда мы братья по учению, потому что я тоже там учился, — одобрительно произнес Петрарка. — Я изучал юриспруденцию, со всем ее крючкотворством. Вообще я не очень люблю врачей и отношусь к ним довольно скептически, но для вас сделаю исключение. Я всегда просил моих друзей и наказывал слугам ни в коем случае не испробовать на мне никаких докторских штучек, а поступать в точности наоборот. Но вы, похоже, отличаетесь от большинства лекарей, синьор. В хорошем смысле этого слова.

— Вы очень добры, синьор, — просияв, ответил Сфорно. — Я вас вовсе не виню. Большинство докторов не лучше заклинателей бесов, если не хуже. Они же вечно прописывают обильное кровопускание! Заклинатели хотя бы просто пляшут, молятся да заклинания читают, этим пациенту не навредишь, даже если все бесполезно. — Он взглянул на священника и торопливо добавил: — Я не ставил целью оскорбить вас, синьор, если вы практикуете изгнание дьявола.

Маленький, щупленький священник, стоявший рядом с Петраркой, тряхнул лысой головой и вздохнул.

— Меня могут отлучить от церкви за такое признание, но я, как и синьор Петрарка, верю, что слишком много шума делают из ничего, твердя о дьяволах, ведьмах, астрологах и их великой силе. Церковь поступила бы разумнее, если бы перестала обращать внимание на эти россказни, и тогда они увянут, как растения без солнца.

— Раз уж мы все придерживаемся схожего мнения, почему бы нам не отужинать сегодня вместе? Мой друг Боккаччо нанял в свой дворец самого лучшего повара, — весело предложил Петрарка. — И я бы хотел показать вам кое-что, молодой человек. Вас это должно заинтересовать.

— Мы идем навестить больного, но это ненадолго, — ответил Сфорно, который никогда за все время, сколько я его знал, не ужинал в доме неиудеев.

Я удивленно взглянул на него, но он сделал вид, что не понял моего взгляда.

— Мы благодарны вам за приглашение, синьор Петрарка, и с радостью его примем.

При этих словах он ткнул меня локтем в бок, оставив маленький синяк. Моше Сфорно далеко не слабак.

— Благодарю вас, синьор Петрарка, — повторил я. — Мы придем на ужин.