Бессмертный

— Видите, он даже не отрицает! — воскликнул Доменико и оглядел собравшихся вокруг людей. — У нас нет времени, чтобы подвергнуть этого колдуна пыткам на дыбе или колесе, дабы получить от него признание. Надо немедленно действовать. Пора очистить наш город от нашествия зла! Связать его и приготовить костер!

Меня стиснуло множество рук. Кто-то пнул меня под коленки, я упал, и меня поволокли вперед. Штаны порвались о булыжники, и я застонал, когда кожа на разбитых коленях пошла кровавыми полосами. До меня доносился скрежет бревен о землю, а когда люди на короткий миг расступились, я увидел, как на площади Синьории складывают дрова. Один столб, обвязав веревкой, подняли и поставили вертикально четверо или пятеро человек. С десяток мужчин сколачивали подмостки, и не прошло нескольких минут, как все было готово для казни. Меня силком поставили на ноги, все плевали в меня, били и рвали на мне одежду. Я скорее услышал, чем почувствовал, как хрустнуло два ребра, хотя не знаю, как мне удалось это расслышать среди криков «Колдун!» и «Посланец дьявола!». Оборванного и окровавленного, меня поставили к столбу. Плечи и грудь стянули толстой веревкой.

Разъяренная толпа вокруг меня расступилась, и ко мне приковылял старик Николо Сильвано. Он оскалился, обнажив беззубые десны, но ничего не сказал, пока не приблизился ко мне вплотную.

— Я знал, что этот день настанет, Бастардо. Вспомни о моем отце, когда огонь начнет лизать твои пятки, а потом станет поджаривать твои яйца и наконец сожрет тебя с потрохами! Это справедливое наказание за поджог дворца, который принадлежал мне по праву! — Он придвинулся ближе, обдав меня зловонным дыханием. — И вспомни прекрасную Кьяру Иуди! Она созналась, что любила тебя. Это были ее последние слова, — хихикнул он. — Только она уже не была прекрасной, после того как я разделался с нею ножом. Она получила лицо, какое заслуживала за то, что спала с такой швалью, как ты!

Глаза мои заволокла красная пелена, а затем всколыхнулось давнее холодное и чистое, как слеза, желание: убить Николо. За последние сорок лет, пока я предавался путешествиям и забавам, это простое желание было оттеснено в дальний уголок моей памяти, но оно никуда не исчезло. Оно рассеяло пелену, и вдруг во мне не осталось ни пыла, ни желания, вообще никаких чувств. Я просто стоял, привязанный к колу, и в душе у меня жило одно лишь желание — убить его.

— Я убью тебя, — пообещал я, — даже если для этого мне придется вернуться из ада. Я должен был убить тебя еще тогда, когда ты корчился над трупом своего отца. — И я плюнул ему в лицо.

Николо взвыл и отпрянул.

— Сжечь его! — выкрикнул он. — На медленном огне, чтобы он помучился!

Он отступил назад и захохотал, как безумец. Ноги мои выше колен утопали в куче хвороста. Под одобрительное улюлюканье толпы ко мне подошел человек с факелом. Он отдал факел Доменико Сильвано, тот облизнулся и улыбнулся мне.

И вдруг из ночного мрака грянула песня, словно обрели голос камни мостовой: «И любила она мой о-огро-омны-ый конек, и ни-и-когда не отказывала мне!» Это был целый хор сиплых пьяных голосов с сильным акцентом, который выдавал в них чужестранцев. Люди вокруг меня оцепенели, затем начали оборачиваться. Через просвет между их головами я увидел группу кондотьеров, которые, пьяно шатаясь из стороны в сторону, приближались, подпирая друг друга, чтобы не упасть. Я мало что разглядел, но в свете факелов различил, что они одеты в цвета наемных солдат с севера.

— Эге, да тут веселятся! — прохрипел кто-то.

Раздался требовательный ослиный рев, и я увидел в заднем ряду наемника, ведущего на веревке упрямое животное.

— Может, и нас примете в свою компанию? — проорал другой кондотьер.

— Вон отсюда! — крикнул Доменико Сильвано и махнул факелом. — Тут вам не веселье. Это наше дело, и вас оно не касается!

— А мы любим повеселиться! Где у вас женщины? Мы пошлем за ними! Если не найдем женщин, сойдут и эти флорентийские овечки! — прокричал в ответ последний кондотьер, и его товарищи весело загоготали.

Кондотьер выпустил веревку и изо всей силы хлопнул по заду осла. Тот взбрыкнул и ринулся вперед, клацая зубами, лягаясь и вызвав смятение в толпе.

— Ослик, ослик, ловите моего ослика! — завопил другой голос. — Черт подери, ты же обещал, что не выпустишь его, Ганс, ах ты подлюга!

Я услышал звук вынимаемого из ножен меча, и кондотьер, объявивший себя хозяином осла, прыгнул на несчастного Ганса в конце толпы. Ганс в ответ тоже выхватил меч, и разразилась отчаянная схватка. Третий кондотьер заорал:

— Я поймаю осла, поймаю! У него ножки, как у сестрицы Карла, а у нее хорошенький зад, жаль только, что ослиная морда симпатичнее! Хотя какая разница, если брать ее сзади!

С этими словами один из кондотьеров оторвался от группы и бросился к толпе следом за ослом.

— Эй, что ты там сказал про мою сестру? — прокричал еще один кондотьер, очевидно, Карл. — Да я тебе сейчас сердце вырежу, если ты украл ее цветочек!