Я пошел за ней. С трудом она отодвинула одну из каменных плит в полу.
— Я не одна, — предупредила она, махнув рукой в мою сторону.
Я подошел к яме и заглянул в вырытый лаз. На меня из черной дыры смотрели несколько пар глаз, и я понял, что туда уже набились женщины и дети.
— Потеснитесь, — сказал я и протянул им ребенка. Женщины молча освободили место для детей. Девочка залезла последней. Я ласково коснулся ее головы.
— Сиди и больше не вылезай!
— Какие-то кондотьеры утащили их мать, не могла же я оставить их в горящем доме, — ответил она, широко распахнув глаза.
И я понял, что она переживет этот день и сердце ее останется нетронутым. Она заплатит дорогую цену, но сможет выжить. Я задвинул камень, прикрывая вход. Мне было жалко этих людей, но чувствовал я и облегчение оттого, что хотя бы одна юная девочка вопреки всему сохранит то, что составляет основу ее существа.
Остаток дня, пока шло разграбление Вольтерры, я провел на той безымянной улице, рядом с подвалом. Я перекрыл все пути, связывающие мои чувства с окружающим миром, запер все дверцы разума и сердца, через которые получал впечатления о происходящем вокруг. Я замкнулся в себе, в каком-то холодном и жутком убежище, где царило бесчувственное безумие, куда не мог проникнуть даже смех Бога. Я убивал любого кондотьера, который приближался к укрытию. Это были не мужчины, а черные движущиеся тени, которым не терпелось поцеловать мой меч. А я больше не был Лукой Бастардо. Точнее, я был тем Лукой Бастардо, который мальчишкой убил семерых клиентов и владельца борделя. Я сражался мечом, обливаясь потом и кровью, но был неутомим и бесчувствен.
В уши ударил какой-то звук. Крики. Кричал человек. Кричал человек, с которым я боролся. Это был сильный, опытный боец и грозный противник. Он пытался мне что-то сказать. Я отскочил, выставив перед собой меч.
— Что? — вскричал я. Перед глазами у меня стояла красная пелена, постепенно сквозь нее пробились мутные серые проблески света с затянутого тучами неба. Вместе со зрением у меня прояснился и слух.
— Пресвятая Матерь Божья! Сколько моих людей ты убил, Бастардо? — спросил Федериго, и ужас был написан на здоровой половине его лица.
— Сколько женщин и детей изнасиловали твои люди? — бросил я в ответ. — Сколько стариков зарезали, когда те пытались защитить своих внуков?
— Знаю, сам знаю, скверное дело вышло, — пробормотал он.
Неожиданно с неба брызнули крупные капли дождя, а через секунду они слились в плотную стену воды. Федериго свободной рукой вытер с лица капли.
— Как ты мог такое допустить? Такой разгул насилия, убийств, грабежей… Я доложу об этом Лоренцо!
— А кто, по-твоему, велел мне это сделать? — резко возразил Федериго.
И на мгновение весь мир замер, как будто алебарда кондотьера настигла меня и разрубила пополам. Я застыл, тяжело дыша, мгновенно промокнув под стремительно набирающим силу ливнем. С открытым ртом я ошеломленно смотрел на Федериго. Я не мог представить себе, что Лоренцо способен на такое.
— Мне это тоже не по душе, — проговорил Федериго, отвернув от меня здоровый глаз. — Только не трубите всему свету. Позже приедет Лоренцо, чтобы возместить ущерб, и заявит, что и не предполагал, будто такое случится.
— Возместить? Да как он может возместить ущерб девочкам, которых обесчестили, у которых убили отцов? Как он может возместить ущерб женщинам, которые через девять месяцев родят никому не нужных ублюдков! Люди убиты, их жизни сломаны! Почему? Чтобы Лоренцо мог кому-то что-то доказать?
— А что вы хотите от меня услышать? — прорычал Федериго. — Лоренцо хотел установить прецедент, дать людям урок и выбрал меня для выполнения этой задачи! Мне заплатили за эту работу, грязную работу, и я ее выполнил!
— Поэтому люди и называют это продажностью, — тихо проговорил я.
Федериго поднял меч, я решил, что он хочет ударить меня, и уже приготовился сразить его. Мне доставит это истинное наслаждение!
Он посмотрел на меня, чертыхнулся и отвернулся, презрительно скривив губы.
— Я не дам себя так легко убить, Бастардо. Я опытный фехтовальщик, но никогда не видел, чтобы кто-то владел мечом, как вы.
Он убрал меч в ножны, отвернулся и поспешил укрыться под карнизом ближайшего дворца. Я пошел следом и увидел, как он достает из кармана плаща какую-то вещь и вертит ее в руках.
— Что это у вас? — требовательно спросил я.
— Это? Библия. Я ее нашел. Редкая Библия на нескольких языках. Не хочу, чтобы дождь ее испортил.
— Вы взяли Библию?
— Я коллекционирую рукописи. Моя библиотека может соперничать с библиотекой Медичи, а эта Библия очень редкостная и красивая…
— Красиво сказано о неприглядном деле! Вы разграбили библиотеку какой-то знатной семьи, украли религиозную книгу и говорите, что ее нашли? И это допустимо в вашей религии, после того как вы отслужили службу перед кровопролитием? Какой толк от ваших книг или религии, если они не останавливают вас перед насилием и позволяют мучить людей?
Мне стало невыразимо противно, и под моим взглядом Федериго стиснул зубы и слегка покраснел.
— Моя религия это и ваша религия, Бастардо, или вы исповедуете отступничество?