— Несчастья и беды и впрямь навсегда меняют жизнь человека, но случаются и чудеса. Разве жизнь прокаженных, которых исцелил наш Господь, не изменилась к лучшему? — спросил Пьетро. — Или жизнь одержимых, из которых Он изгнал бесов? Или жизнь слепцов, которым Он возвратил зрение?
— Я никогда не задумывался над этим, — признался я.
— Нужно лучше учить катехизис, парень, — сказал он тоном, в котором смешались снисходительность и раздражение. — Приходи, и я буду тебя учить. Уж коли на такого уличного крысенка, как ты, Джотто произвел впечатление, значит, ты не безнадежен. Постарайся только избежать участи своего дружка Массимо.
— Массимо? А что с ним? — так и подскочил я.
Пьетро взглянул на меня с любопытством.
— Разве ты еще не слыхал? Он ввязался в драку со здоровенным кондотьером из-за флорина. Кондотьер заявил, что это его деньги, а Массимо кричал, что он их сам заработал. Кондотьер ответил, что не мог уличный бродяжка и урод заработать целый флорин, и ударил его ножом. В шею, вот сюда. — Пьетро наклонил голову и показал пульсирующую точку на линии между сморщенным ухом и ключицей. — Бедный уродец истек кровью, как свинья под ножом мясника. Я сам положил его на телегу, чтобы вывезти из города туда, где хоронят нищих. С тех пор минул уже месяц.
Я прикрыл глаза, вспоминая, сколько раз мы, бывало, с Массимо согревались, прижавшись друг к другу, делились коркой хлеба или придумывали игру, чтобы не замерзнуть зимой. Интересно, вспоминал ли он об этом, когда продавал меня Сильвано? У меня живот скрутило, как будто я отравился, хотя я и сам не мог бы сказать, случилось ли это от жалости к Массимо или оттого, что не мог его пожалеть. Разве не должен я был помянуть его с добрым чувством после стольких дней, прожитых вместе? Неужто я и впрямь такое ничтожество, каким чувствую себя перед клиентами, что не способен скорбеть о человеке, с которым прожил вместе столько времени? Но Массимо хотя бы не пришлось заниматься моим ремеслом! А теперь ему, как и Марко, уже никогда не попасться в лапы таких, как Сильвано.
— Не растравляй себе душу, парнишка, — сказал Пьетро, легонько коснувшись моего плеча. — А ты знаешь, что Его Святейшество однажды прислал сюда придворного разузнать, что за человек и художник этот Джотто? В один прекрасный день придворный явился в мастерскую Джотто, когда тот был занят работой, и потребовал, чтобы он дал какой-нибудь рисунок для Папы. Тогда Джотто взял листок бумаги, обмакнул кисть в красную краску и одним движением, без помощи циркуля, нарисовал идеально ровный круг! Просто рукой!
— А что такое циркуль?
Пьетро фыркнул.
— Такой инструмент, чтобы чертить круги, Лука-невежда. Ты пойми: Джотто до того искусен, что ему не нужен никакой циркуль. Придворный решил, что художник над ним посмеялся, и начал спорить, но по настоянию Джотто передал круг Его Святейшеству вместе с описанием того, как Джотто его нарисовал. Папа тут же послал за Джотто. Джотто написал для него столь прекрасные картины, что Папа заплатил ему шестьсот золотых дукатов!
— Такие деньги! — выдохнул я и попытался представить себе столь огромное богатство. За такие деньги можно купить свободу и столько прекрасных вещей! Но мой разум отказывался это вообразить, так же как не в силах был измерить беспредельный простор голубых небес. Наверное, Сильвано такое состояние даже не снилось.
— Пожалуй, на сегодня хватит, Бастардо. — Пьетро потрепал меня по плечу. — Ты надорвешься под бременем такой премудрости. — Он вздохнул. — А мне надо подметать дорожку, иначе настоятель подумает, что даже это мне не под силу. Вот и начнет винить меня в том, что люди жертвуют больше на францисканский и доминиканский ордены, чем на наш.
— Давай я за тебя подмету, — предложил я.
Монах только отмахнулся и встал со скамьи. У алтаря кто-то из послушников чистил золотой крест и натирал ларец с благовониями. Пьетро наблюдал за ними, нахмурив брови.
— Иди по своим делам, — ответил он. — Уличная крыса вроде тебя всегда найдет чем заняться.
— Я больше не уличная крыса, — тихо произнес я, не вставая с деревянной скамьи.
— Да я знаю, — ответил Пьетро. — Я слыхал об истории с печаткой на рынке… Да не так, идиот! — крикнул он послушнику. — Попортишь полировку! А за твое неумение настоятель отчитает меня! — Он торопливо засеменил прочь.
Я посидел еще немного, размышляя об идеально ровных кругах, чудесах исцеления и случайностях, которые меняют судьбу. Как бы хотелось знать, наступит ли для меня сей счастливый миг, или этот великий миг грядет от руки Сильвано, который освободит мой дух из телесного плена?