Бессмертный

Сфорно только пожал плечами и спокойно завел меня внутрь. Я стоял в прихожей на ветхом золотисто-синем ковре с сарацинскими узорами. Стены и потолок были окутаны теплым светом ламп, стоящих на старинных резных деревянных сундуках, которые назывались «кассоне». Пол в прихожей подметала темноволосая женщина в цветастом синем платье и желтом капюшоне.

— Моше, кто там? Кто пришел? — спросила она встревоженно.

Она подошла к Сфорно и устремила внимательный взгляд на меня. У нее были высокие скулы, раздвоенный подбородок и крупный нос. Она была полной, женственной и по-своему красивой, какой будет Ребекка, когда повзрослеет. Черные глаза, окруженные сеточкой морщинок, настороженно изучали меня. Взгляд скользнул по моим окровавленным рукам и запятнанной кровью одежде.

— Это мой друг Лука, он сегодня спас меня и Ребекку, — ответил Сфорно.

Женщина улыбнулась мне, прижав к груди руку:

— Благодарю тебя. Мало кто из джентиле[41] сделал бы это для еврея!

Моше кивнул.

— Он останется у нас.

— На ужин? — переспросила женщина.

— Он будет жить с нами, Лия, — спокойно, но твердо ответил Моше.

— Жить? Моше, он же…

— Женщина, поставь на стол еще один прибор для гостя, пока я отведу его помыться, — сказал Моше, и от предостерегающих ноток в его голосе у меня екнуло сердце.

— Я не хочу доставлять вам лишние хлопоты, — проговорил я.

— Считай, что ты уже это сделал, — прогудел добродушный бас.

За спиной Сфорно показался тучный старик, приземистый и широкоплечий, с мускулистыми руками, седой бородой до пояса и густой гривой седоватых волос. У него было широкое морщинистое лицо, украшенное самым большим носом и самыми лукавыми глазами, какие мне когда-либо доводилось видеть. Он был одет в грубую серую тунику, подвязанную бечевкой, как у монаха, на ногах — сандалии, как у служанки. Он скрестил руки на широкой груди и засмеялся.

— Ты похож на волчонка, который разделался со стадом овец.

— Я сегодня не убил ни одной овцы, — проворчал я, раздраженный его намеками.

— А если бы и убил, это что, так плохо? — Он с вызовом поднял кустистую бровь. — Иногда ведь это необходимо.

— Ты кого-то убил? Кого? — спросила Лия и сокрушенно отвернулась.

— Это не важно, — произнес Сфорно. — Этот юноша спас мне жизнь. И Ребекке тоже. Я же сказал, что толпа закидывала нас камнями. Мы обязаны ему большим, чем в состоянии отплатить.

Он положил руку жене на плечо. Ее полные губы сжались до тоненькой ниточки, но она склонила голову на его руку, и ее лицо смягчилось. Затем она снова нахмурилась, и морщины на лбу стали глубже.

— Но разве мы должны брать его в дом и подвергать опасности наших детей? — спросила она. — Если он убил кого-то, за ним придут стражники!

— Мы отправим их прочь, — возразил Сфорно. — Мы не обязаны знать, что сделал Лука.

Но если я буду жить здесь, жена Сфорно должна была знать правду. Я не хотел скрывать ничего, что могло навлечь опасность на этих добрых людей.

— Я убил владельца публичного дома, где вместо проституток держат детей, — сказал я, обращаясь прямо к женщине.

Если бы она подняла на меня взгляд, я бы смело посмотрел ей в глаза. Но она этого не сделала. Наоборот, она старалась не смотреть мне в глаза все годы, что я жил в ее семье. Как я ни старался, мне не удалось завоевать ее расположение. Но за что ее винить? Я явился в ее дом с места преступления, обагренный кровью убийца, пьяный от долгожданного возмездия.

— Это все? — бросила она.

— Еще я убил семерых клиентов, которые использовали детей. Двоих ударил в спину ножом, когда они лежали на детях. Троим перерезал горло, а еще двоим вспорол брюхо.