Бессонница

- Я - как мог - вытер, - шамкает беззубым ртом старик. - Снял с себя рубашку и вытер. Но все равно течет. А если я крепко засну? - приподымает большие мохнатые брови. Весь сам маленький, по пояс мне, и - детские ножки в выцветших дырявых штанах "трико", еще маленькие небесной голубизны глаза, как у ребенка, а вот брови разрослись на пол лица. - Я плохо слышу, поэтому не буду закрывать на ночь дверь; если потечет - вы сможете подняться и разбудить меня, а я не спать не могу. Я тоже, - говорит, - человек. И так, - говорит, - сколько раз приходилось вскакивать посреди ночи. Спишь, как на иголочках!

- Что такое? - спрашивает Фрося, когда я закрыл дверь.

- Сосед сверху.

- Понятно, - усмехается она, стучит окном и задергивает штору.Действительно, - говорит, - налетели.

Я поднимаю голову: комары вьются перед глазами, как в лесу. Фрося выкатывает пылесос. Включила, ловит длинной трубой комара на потолке.

- А что, если их сюда засасывает, а оттуда они вылетают, - показываю на дыру в пылесосе - из нее по ногам горячий воздух.

- Я заткнула.

- Чем?

Посмотрела, говорит:

- Затычка выпала, найди ее и заткни.

- Твоя затычка, ты и ищи, - говорю. - Откуда я знаю: какая она?

- Тряпочка; нет, - говорит, - просто скомканная газета, поищи на полу.

Смотрю, как она на цыпочках опять тянется к потолку, забрал у нее шланг с трубой от пылесоса.

- Иди приготовь ужин.

Алюминиевой трубой к бумажному абажуру - белый светящийся шар этот летит надо мной, ко мне, выше, комары вспархивают с него, и я через рев пылесоса слышу, как они звенят вокруг, успеваю отвести руку, а то абажур присосало бы к жерлу и свистящим потоком воздуха могло разорвать бумагу, и так на шару дыры: одна, две, три, четыре, - из которых лампочка бьет по глазам. Шар раскачивается, еще долго будет раскачиваться, а я придумал занятие: считаю пойманных комаров. Через рев пылесоса слышу во дворе чей-то голос - как труба. Слышал за окном, а Фросю не услышал, пока она - в ухо. Выключил пылесос, и опять за окнами - труба, но слов не разобрать.

- Я подогрела тебе суп, - повторяет Фрося.

- Супа на ночь не хочу.

- Ты же сам попросил, - посмотрела на меня с удивлением, и тут же еще спросила, чуть ли не по слогам: - Ты мне ска-зал: вы-ключить хо-ло-диль-ник.

- Нет, - говорю. - Ты опять слы-шишь го-ло-са? - спрашиваю... тоже по слогам.

- Да.

Иду на кухню; действительно, отключила холодильник - вилка с проводом на полу; потянул за провод, вилку - в розетку, - холодильник дернулся и снова загудел.

- Ладно, - говорю, - если нагрела, поем, - беру тарелку, ложку.

Ем и глотаю из окна трубу, надо мной звенят комары, взял газету, где я нарисовал другую трубу и дым, машу над собой левой рукой, в тарелке рябь как на озере, собираю ложкой и ем ее.

- Что это он кричит там? - спрашиваю. - Кто это?

- А ты не слышишь? - криво она усмехается. - И о чем другие разговаривают между собой.

- Другие меня не интересуют, - говорю. - А у этого...

- Они все говорят, - утверждает, - одно и то же, и этот...

- Им нет до тебя никакого дела, - схватил ее за руку и кричу. - Это тебе только кажется так! Им всем - и на тебя, и на меня - с высокой колокольни!..

- Неправда, - плачет, руками закрыла лицо, и слезы текут между пальцев. - Неправда!

- Правда! - утверждаю. - Вот сейчас - к а к и е - т о - прошли; я ухватил только: куда ты в лужу? - Это, наверно, ребенку, женщина, слышишь, а вот и ребенка голос: не хочу. Слышишь? А сейчас еще шаги навстречу. Слышишь? Смеются еще...

Она посмотрела на меня с удивлением, с непомерным, все возрастающим удивлением, и на глазах заблестели слезы.

- Они смеются, - проговорила изумленно, - над тем, что умерла моя мама. Да?

- Нет, - мотаю головой. - Они просто смеются. Они ничего не знают, не могут знать.

- А мне кажется: они все знают.

- Нет! - кричу. - Это тебе кажется.

Опять шаги и голоса...

- Ты не думай, - стараюсь быть спокойным, - о чем кто говорит, лучше поешь, - попросил Фросю, потому что ничего другого не могу ей придумать сказать. - Я уже съел, когда ты еще не начинала. Ешь, пока горячее, а я пойду, - хлопаю себя по лбу и тут же по щеке, - включу пылесос...

Досчитал до семьсот сорока трех - и услышал, как она рыдает на кухне. Выключил пылесос и тихонько подошел к Фросе, погладил по голове, и от этого прикосновения, которое, казалось, должно было немножко утешить ее, она разрыдалась сильнее. Вижу - тарелка супа нетронутая на столе, а в руке у бедняжки дрожит ложка. Я еще раз провел рукой ей по волосам, и ложка у Фроси выпала из руки, и, всхлипывая, она запричитала:

- Как мне теперь жить? Я целый год, каждый день, собиралась написать маме письмо - и не успела. Аяяяя-я-й, моя хорошая! Прости меня, пожалуйста, мамочка!

Я опустился перед Фросей на колени и поднял ложку, горячие ее слезы капали мне на руку, - а я хочу уйти, уехать домой, но опять за окнами голос, что труба, и мне страшно становится выйти в ночь.

Помыл ложку, вытер полотенцем и подаю обратно:

- Может, еще раз подогреть суп?

- Да, - кивает, - подогрей.

Зажег газ, тут она успокоилась и говорит:

- Не надо. Я буду холодный.