Бессонница

– Да, – отозвался Ральф, вдруг почувствовав себя неуютно. – Наверное. Но Билл говорил, что ваш дядя в очень плохом состоянии.

– Да. Врачи говорят, что он не протянет и дня, не говоря уже о ночи, но это я уже слышала. Да простит меня Бог, но иной раз мне кажется, что он похож на правительство: много обещает, но ничего не выполняет. Наверное, это звучит ужасно, но я слишком устала, слишком… Сегодня утром они выключили систему жизнеобеспечения – я не могла взять на себя эту ответственность, но я позвала Билла, и он сказал, что дядя бы сам хотел этого. «Бобу пора исследовать следующий мир, – сказал он. – Этот он уже изучил досконально». Разве это не поэтично, мистер Роббинс?

– Да. Моя фамилия Робертс, мисс Полхерст. Вы передайте, пожалуйста, Биллу, что звонил Ральф Робертс и чтобы он перезво…

– И мы ее выключили, и я приготовилась… я была вся на нервах… а потом он вдруг взял и не умер. У меня в голове не укладывается. Он готов, я готова, он сделал все на этой земле, что должен был сделать… почему же он не умирает?

– Я не знаю.

– Смерть – она глупая, – сказала она сердитым и неприятным голосом, которым может говорить только очень усталый человек, которому очень больно. – Акушерка, которая перерезала бы пуповину так медленно, была бы тут же уволена за преступную халатность при выполнении служебных обязанностей.

В эти дни мысли Ральфа постоянно витали где-то в облаках, но тут он насторожился.

– Что вы сказали?

– Прошу прощения? – Ее голос звучал так, как будто бы ее мысли были тоже где-то далеко.

– Вы что-то сказали насчет перерезать?

– Я не имела в виду ничего такого. – Ее сердитый голос стал еще более раздраженным, но Ральф вдруг понял, что он был не сердитым. Он был жалобным и испуганным. Что-то было не так. У него участился пульс. – Я ничего не имела в виду, – настойчиво повторила она, и вдруг телефонная трубка в руке у Ральфа стала окрашиваться с глубокий оттенок синего цвета.

Она думала о том, чтобы убить его… она думала о том, чтобы положить подушку ему на лицо и задушить его. «Это не займет много времени», – думает она. «Это будет милосердно», – думает она. «Наконец-то все кончится», – так она думает.

Ральф отодвинул трубку от уха. Синий свет – холодный, как февральское небо – пробивался длинными лучами из дырочек в трубке.

Убийство – синего цвета, подумал Ральф, держа телефон в вытянутой руке и с недоверием глядя на то, как синие лучи загибаются вниз и стекают на пол. Это отнюдь не та вещь, которую мне бы хотелось, но, кажется, я все равно это знаю: убийство – синего цвета.

Он снова поднес трубку к уху, стараясь держать ее подальше, чтобы эта льдистая аура до него не достала. Он боялся, что, если держать трубку слишком близко, она дотянется до него своим холодным, яростным отчаянием.

– Скажите Биллу, что звонил Ральф. Робертс, а не Роббинс. – Он повесил трубку, не дождавшись ответа. Синие лучи отвалились от трубки и обрушились на пол. Ральф почему-то вспомнил о сосульках – о том, как они падают, если провести рукой по карнизу в теплый зимний день. Лучи исчезли еще до того, как упали на линолеум. Он оглянулся. В комнате ничего не светилось, не блестело и не дрожало. Ауры снова исчезли. Он уже было вздохнул с облегчением, но тут на Харрис-авеню оглушительно выстрелил автомобильный выхлоп.

В пустой квартире на втором этаже закричал Ральф Робертс.

4

Он уже не хотел чая – ему просто хотелось пить. В недрах холодильника нашлась наполовину пустая банка диетической пепси – мерзко, но выпить можно. Ральф перелил пепси в пластиковую кружку с выцветшим логотипом «Красного яблока» и вышел на крыльцо. Он больше не мог оставаться в квартире, где все пропиталось отчаянием и беспокойством. Особенно после того, что произошло с телефоном.

Погода стала еще более приятнее, если такое вообще возможно: дул сильный, но мягкий ветерок, с деревьев листья облетали, и ветер гнал их по тротуарам в бешеной пляске желтого, оранжевого и красного.

Ральф повернул налево совсем не потому, что у него возникло осознанное желание еще раз сходить на площадку для пикников возле аэропорта; он просто хотел, чтобы ветер дул ему в спину. Тем не менее через десять минут он обнаружил, что снова входит на маленькую расчищенную площадку. На этот раз тут не было никого, и почему-то это его не удивило. Здесь не было сильного ветра, который мог бы разогнать стариков по домам; но, с другой стороны, не очень приятно играть в шахматы или в карты, когда ветер пытается сбросить их со стола. Когда Ральф дошел до маленького столика, за которым обычно сидел Фэй Чапин, он вовсе не удивился, увидев записку, прижатую камнем к столу, и он уже знал, о чем пойдет речь в этой записке – еще до того, как поставил кружку на стол и взял листок.