Бессонница

Главврач обещал выслать перевозку немедленно, и я уже собрался уходить, оставив Лукину на попечение Евгеши, когда в комнату вошел высокий мальчик, на вид лет пятнадцати, одетый в модную замшевую курточку и штаны из чертовой кожи, но тоже, вероятно, модные. О том, что это сын, я догадался мгновенно. Он был мало похож на мать, но коротковатая верхняя губа с темным пушком была материнская. Мальчик удивленно взглянул на меня, коротко кивнул - я так и не понял, было это приветствием или простой констатацией факта, что в комнате кто-то есть, - затем не торопясь снял курточку, повесил ее на плечики, посмотрел на свои руки и пошел в ванную. За это время я успел объявить Лукиной о принятых решениях, Лукина ахала и пыталась что-то возражать, но Евгеша прикрикнула, и она затихла. Наконец мальчик вернулся, прошел к столу, сел спиной к нам и, разложив свои тетради, углубился в чтение.

Евгеша возмутилась.

- Спросил бы хоть, что с матерью, - сказала она не очень, впрочем, резко. Лукина смотрела на нее умоляюще.

Мальчик передернул плечом и продолжал читать. Тогда взбесился я.

- Вы, кажется, хотите быть врачом? - спросил я тем отвратительно сладким тоном, каким я умею говорить, только когда очень зол.

Мальчик резко повернулся ко мне. Он даже сделал движение привстать, но удержался. Лицо у него было не то чтобы растерянное, а скорее недоуменное. Инстинктивно он чуял подвох, но, с другой стороны, допускал возможность, что профессор, оказывающий покровительство матери, при случае может пригодиться и ему. На этот случай была наготове улыбка.

- Да, - сказал он. - А что?

- Из вас не выйдет врача. - Я с удовольствием отметил, как сбежала с лица заготовленная улыбка. И пояснил: - Вы невнимательны к больным.

Мальчику потребовалось всего несколько секунд, чтоб овладеть собой. С деланным равнодушием, за которым таился вызов, он ответил:

- А я не собираюсь никого лечить.

- Понимаю, - сказал я. - Лечить будут другие. Вы будете организовывать лечебный процесс.

Он выдержал мой взгляд. Затем отвернулся к своим тетрадкам, и я вновь перестал для него существовать.

Через пять минут я был у себя в башне и работал. Еще через час явилась Евгеша. Увидев, что я пишу, она ограничилась выразительным жестом, дескать, все в порядке, увезли, но судя по тому, как она гремела кастрюльками на кухне, у нее на душе осталось много невысказанного.

Лукина болела долго. После больницы ей дали бесплатную путевку в санаторий. Недавно я встретил ее во дворе. Внешне она посвежела и подтянулась, но я понимаю, что это ненадолго. Глаза у нее старой женщины, и помочь ей я не умею.

XIV. Лишнее мышление

День первый клонится к вечеру, а воз и ныне там.

Такого со мной еще не было.

Конечно, были и внешние помехи. Но дело все-таки не в них, а во мне.