Бессонница

- Я любил другой Институт. Где директор ходил в чувяках и шерстяных носках поверх галифе, а по вечерам все сотрудники собирались у него в кабинете и пили чай из большого жестяного чайника...

- Прости, Леша, - перебиваю я. - Наивно предполагать, что Институт может вечно оставаться таким, каким он рисуется в твоем романтическом воображении.

- Совершенно справедливо, Лешенька, темпора - они мутантур, и ни хрена с ними не поделаешь. Но - заметь! - я не сказал, что плох Институт. Я, я для него не гожусь. И в том, что я не стал новым Пастером либо Сеченовым, я никого не виню. Да и себя-то не особенно.

- Почему же ты все-таки ушел?

Алексей опять отвечает не сразу. Он вытирает полотенцем свои охряные, слегка заседевшие патлы и соображает.

- Да так как-то, одно к одному пришлось... За неделю до сессии - ну, той самой - вызывает меня к себе Вдовин, он уже тогда был в силе, и спрашивает, не пойду ли я вместо Доры Петровны в виварий, дескать, слабый участок, руководство надо освежить, нужен мужчина, коммунист, чтоб поставить дело, а ты животных любишь... И смотрит мне в глаза честным взглядом. А я смекаю: получай две сотни прибавки и убирайся на задворки, у нас теперь начальство бывает, иностранцев возят и твое рыло никак не вписывается в этот фешенебельный антураж. Подумал я и говорю: зверей я действительно люблю, но только на воле, а если ты считаешь, что в виварии так нужна мужская рука и партийное влияние, то почему бы тебе самому туда не пойти?

Я представляю себе физиономию Вдовина и не могу удержаться от смеха. Алешка тоже смеется. Теперь я стою под душем, а Алексей, кряхтя, натягивает на себя чистые носки, старенькие, но аккуратно заштопанные.

- Ну а потом, понимаешь, начинается сессия и из Ильи начинают делать мартышку...

- Прости, пожалуйста. - Нехорошо перебивать, но я не могу удержаться. Где Илья?

Алексей таращит на меня близорукие без очков глаза. Такое впечатление, что он не сразу понял вопрос.

- Как где? Здесь, конечно.

- Здесь?!

- Ну да, здесь. А где ему еще быть? - Он хочет еще что-то сказать, но удерживается и кротко поясняет: - С той сессии мы не расставались. В первый же день я понял: Илюшке хана, выпрут. Я хоть и слыву неудачником, но живуч, как кошка, как меня ни швыряй, всегда падаю на все четыре лапы, а Илья обыкновенный гений, чувствителен и беспомощен.

- Илья воевал. И, говорят, хорошо.

- Война - особь статья. Для войны, Лешенька, годится любой честный человек. Короче говоря, я прикинул всю ситуэйшен: без меня Илья сопьется или запсихует, мне тоже не расчет дожидаться, пока Николай Митрофанович меня наладит...

- А сюда как вы попали?

- Старые связи. Есть здесь старейший егерь Владимир Степанович Лихачев, Дуськин отец, он и сейчас работает, - это, брат, человечище самого что ни на есть первейшего сорта... Прижились мы с Ильей, я и вовсе корни пустил, и, откровенно скажу, нашел свое место в жизни.

- А Илья?

- С Ильей сложнее. Нет-нет да и заскучает. Как заскучает - тянется пить, не даешь - злится... И потом... А, ладно! Захочешь, разберешься сам. А насчет меня - послушай. История поучительная. В пятьдесят пятом достиг я высшей власти - назначили меня временно исполняющим. Здесь моя рожа как-то больше корреспондирует с пейзажем, так что через полгодика могли и вовсе утвердить. Директор здесь - фигура. Но тут, как всегда в моей жизни, начинается фантасмагория. В стране происходят события исторического значения, в Институте начинается брожение умов, чтоб утихомирить страсти, Николаю Митрофановичу дают под зад коленкой, и он, описав параболу, приземляется на этой заповедной почве. И немедленно выясняется, что он прямо создан для роли директора, у него степень, а у меня шиш, он местный, прирожденный администратор... В общем, решил я не ждать знамения свыше и сам предложил приять от меня венец вместе с круглой печатью, чем немало его озадачил. В чем дело, спрашивает. Ни в чем, говорю, не чувствую призвания, а почести меня утомляют. Не поверил, одначе приял. Утвердили его сразу. Надо отдать ему должное, полгода мы с ним жили душа в душу, он мужик деловой, широкий, если может помочь - сделает. Ну, а с зимы у нас пошла война. По всем правилам, а теперь даже без правил.

Мы уже одеты и можем идти. Но я все-таки спрашиваю - из-за чего? Алексей чешет в затылке.

- Это длинный разговор. Из-за всего. Стоит нам посмотреть друг на друга - и наши организмы начинают вырабатывать антитела. И вот парадокс: он уже тут многих подмял и пошустрее меня, а со мной ничего поделать не может.

- Почему?

- Потому что мне от него ничего не надо. Что он может? Прогнать? Я лицо выборное и облеченное. Отобрать мотоцикл? Вся общественная работа станет. Опять же, уйду я - Илья тоже со мной уйдет. Воленс-ноленс, хошь не хошь, а приходится меня терпеть.

- Илья-то ему зачем?

Алешка вздыхает.

- Об Илье - особый разговор.

- Задаешь загадки?

- Не загадки, а... Слушай, Леха. Мы с тобой не виделись лет семь, говорят, за это время в человеческом организме сменяются все клетки, а ты хочешь, чтоб я тебе в двух словах... Ты надолго к нам?

- Не знаю. Дня на два.