Бессонница

Я уже готов огрызнуться, но вовремя замечаю - по щекам Вассы катятся крупные слезы. Мне стыдно.

- Полежи, полежи. За тобой кто-нибудь присматривает?

- Только Оля-маленькая. Чудная девочка. Разрывается между мной и Галиной.

- А что с Галей?

- Откуда я знаю? Мне ничего не говорят. Ни муж, ни дочь. Все как бешеные. А от меня бегают. Я никому не нужна.

Молчу. Вероятно, так оно и есть. Даже я знаю больше Вассы, и всякое утешительное слово, какое я смогу из себя выдавить, будет такой же фальшью, как мой вопрос о Гале.

Васса приподнимается на локтях, одеяло сползает, и я впервые замечаю то, о чем не думал, когда прослушивал топы сердца. Тело немолодой женщины. Бледность покровов. Лишний жир. А ведь она ровесница Беты. Боязливо оглянувшись, Васса шепчет:

- Слушай, Олег, ты что-нибудь знаешь? Почему все с ума посходили?

Мне жалко Вассу, но в этом доме мне надо вести себя политично, и я помалкиваю. Васса смотрит на меня просяще, настойчиво, и я не выдерживаю:

- Спроси кого-нибудь другого. Я здесь человек посторонний.

Убедившись, что от меня толку мало, Васса откидывается на подушки и прикрывает глаза.

- Я хуже, чем посторонняя, - вздыхает она. - Двадцать три года смотрела Николаю в рот. Куда он, туда и я следом, как Санчо Панчо какой...

- Что ж тут плохого...

- Я-то Панчо, да он-то не Дон Кихот.

- Кто же он?

- Не знаю, глупа, видно. Отец с дочерью все время цепляются. Заступлюсь за отца - молчи, не понимаешь; за дочь заступлюсь - опять не так сказала. Я всем не ко двору... Ладно, Олег, - говорит она устало. - Спасибо, что зашел. Храни тебя бог.

Выходя за калитку, слышу: окликают по имени-отчеству. Оглядываюсь и вижу Олю-маленькую. Она догоняет меня.

- Я была с Галей и не слышала, как вы пришли. Можно, я вас провожу?

Провожать меня некуда, я иду в соседний дом, поэтому предлагаю присесть на скамейку против входа в контору. Девочка очень волнуется, и, чтоб помочь ей, начинаю я.

- Хотите поговорить?

- Да.

- О Вассе Ефимовне?

- Да. То есть нет. О ней тоже. Скажите, это не инфаркт?

- По-моему, нет. Просто сосудики среагировали на какой-то стресс. Нужен покой. Только не спрашивайте меня, где его взять. Я не знаю.

Мы сидим рядом. Вблизи еще виднее сходство с Ольгой. Мать лучше, но девочка, пожалуй, занятнее. Худенькая и даже чуточку сутулая, но это не делает ее неуклюжей, есть в ней какое-то угловатое изящество. Эпитет "какое-то" - свидетельство беспомощности пишущего, но я в самом деле не в силах определить, что в этой девчонке так привлекательно. Нервна, но умеет держать себя в руках.

- Это, наверное, нехорошо, что я начала не с Вассы Ефимовны. Но Гале тоже очень плохо, и она моя самая близкая подруга.

- Так, значит, вы хотели говорить о Гале?

- Да.

- Но ведь я ее совсем не знаю...

- Она очень хорошая. Правда, очень. Я знаю, она бывает жесткая, даже грубая, это у нее от... Я не люблю Николая Митрофановича, - признается она низким шепотом. - Но внутри Галька совсем другая, она горячая, справедливая и сама ужасно страдает от своего характера.

- Верю. Но чем я могу помочь?

- Олег Антонович! - Оля поворачивается ко мне, ее милое лицо выражает мольбу и пламенную веру. - Они должны помириться. Сделайте так, чтоб он ее простил.

- Но почему ты думаешь... - Я тут же поправляюсь: - Но почему вы думаете, что он меня послушает?

- Потому что вы умный и добрый, вас все уважают...

- Кто это вам сказал?

Вопрос ненужный, кокетливый, но сказанного не вернешь. Оля улыбается краешком рта.

- Не важно кто... Я сама знаю: если вы захотите, вы сможете.

- Милая девушка, - говорю я после короткого раздумья, - может быть, Илюша и простит когда-нибудь Галю, но не сегодня. И никто третий тут не поможет. Ни вы, ни я. Я-то меньше всех.

- Почему?

Оля вскидывает на меня глаза. Взгляд недетски твердый. И только убедившись, что я говорю правду, она их опускает. Разговор окончен, но она не уходит, а сидит, нахмурившись и беспомощно раскинув тонкие руки. Я тоже почему-то не ухожу. Прямо передо мной вход в контору и ехидная ухмылка лешего. Чтоб вытесать из дерева такого идола, нужна недетская сила. Оля ловит мой взгляд.

- Не нравится? - В тоне нет вызова. Только любопытство.

- Нравится. Но уж очень он ехидный.

- Такой он и есть, - шепчет Оля. - Я еще в лесу поняла: он страшная вредина. Я только чуть-чуть до него дотронулась, как из него это полезло... Я его сама боюсь. Нет, серьезно, нравится вам? По-честному?

- Честное слово, очень.

- Ну вот, а Николаю Митрофановичу - нисколечко. Говорит, формализм. И еще мистицизм. Глупости какие, какой же лес без лешего? И еще говорит: за это тебя и не приняли в училище. Не знаю. Не думаю. Просто мне мало лет и есть способнее меня. И рисунок у меня слабоват, это я сама знаю. Мама меня утешает: зря расстраиваешься, сдашь в будущем году, ты же девочка, тебя в армию не заберут. - Она вдруг заливается прелестным девчоночьим смехом. Верно, не заберут. А была бы война - взяли бы? Я бы сама пошла...

- Кем же?