А вот аура Макговерна была абсолютно черной, а вместо веревочки был жесткий обрубок. Веревочка того малыша с аурой, расцвеченной молниями, была короткой, но здоровой; тут же был явственно виден гниющий обрубок после жестокой ампутации. В голове у Ральфа возникло видение, яркое и короткое, как моментальная галлюцинация: глаза у Макговерна выкатились и с мерзким хлюпом выпали из глазниц, выдавленные копошащейся черной массой – крошечными жучками. Ему пришлось крепко зажмуриться, чтобы не закричать, а когда он открыл глаза, Луизы уже не было рядом.
Макговерн и его спутник шли в сторону поста дежурной сестры, может быть, к питьевому фонтанчику. Луиза бежала за ними. Ее аура вспыхивала розоватыми искрами, похожими на неоновые звездочки. Ральф бросился следом. Он не знал, что случится, когда Луиза заговорит с Макговерном, и не хотел это проверять. Хотя у него было стойкое ощущение, что проверить все равно придется.
Она как будто его и не слышала.
Макговерн не обращал на нее внимание; он был занят разговором о рукописи Боба Полхерста «В конце того лета».
– Лучшая книга о Первой мировой из всех, что мне довелось прочитать, – говорил он человеку со сливовой аурой. – Но когда я предложил ему ее опубликовать, он наотрез отказался. Ты представляешь?! Он мог бы получить Пулитцеровскую премию, но…
Луиза догнала Макговерна прежде, чем Ральф успел ее остановить.
Она положила руку на плечо Билла. Ральф видел, как ее пальцы провалились в окружающую его тьму… и проскользнули сквозь него.
Ее аура сразу же изменилась и превратилась из серо-голубой с розоватыми вспышками в красную – яркую, как огонь. Теперь ее пронзали тонкие ленты черного, как тучи мелких роящихся насекомых. У нее на лице отразилась смесь страха и омерзения. Она поднесла руку к глазам и опять закричала, хотя Ральф ничего на ней не увидел. Узкие черные полосы медленно колыхались по контуру ее ауры, они были похожи на планетарные орбиты на карте Солнечной системы. Луиза развернулась и побежала назад. Ральф схватил ее за руку, и она больно ударила его. Казалось, она вообще его не видит.
Макговерн и его приятель продолжали свой путь к питьевому фонтанчику, по-прежнему не замечая Луизу, которая кричала и билась в объятиях Ральфа буквально в десяти шагах у них за спиной.
– Когда я спросил Боба, почему он не хочет публиковать книгу, – продолжал Макговерн, – он сказал, что уж я-то, как никто другой, должен был знать причину. А я ему говорю…
Луиза вопила почище пожарной сирены, заглушая его слова.
Но Луиза продолжала вырываться, разрывая ему мозги звоном своих истошных беззвучных криков. Она пыталась заставить его понять, как это было ужасно: гниющая аура Билла. Какие-то штуки у него внутри поедают его заживо, и хотя это жутко, это еще не самое страшное. Эти штуки живые, сказала она, они очень злобные, и они знали, что она рядом.
Слепо отбиваясь, Луиза случайно заехала Ральфу кулаком под подбородок, и у него искры из глаз посыпались. Он понял, что они перешли на такой слой реальности, где физический контакт с другими людьми был невозможен – ведь он только что видел, как рука Луизы прошла сквозь тело Макговерна, как рука призрака, – но друг для друга они были по-прежнему реальны и ощутимы. И тому доказательство – здоровенный синяк у него на подбородке.
Он крепко обнял ее, не давая размахивать кулаками. Ее крики
по-прежнему не умолкали у него в голове. Он сжал ее плечи. Он чувствовал, что из него снова исходит сила – как и сегодня утром, – только на этот раз все было совсем по-другому. Синий свет окружил разбушевавшуюся черно-красную ауру Луизы, возвращая ее в нормальное состояние. Она наконец перестала вырываться. Теперь Ральф слышал ее неровное дыхание. Синий свет начал рассеиваться и гаснуть. Черные полосы исчезали из ее ауры одна за другой сверху вниз, тревожная тень нездорового красного постепенно бледнела. Она положила голову ему на плечо.