Клото выдавил из себя бледную тень своей прежней широкой улыбки.
Да, он действительно кричал, и, кажется, что-то дошло даже до Фэя. Он убрал свою шахматную книгу, прекратил ковыряться в носу и выпрямился в кресле, нервно оглядывая комнату.
Ральф перевел взгляд с Клото (который отступил на шаг назад и больше не улыбался) на Лахесиса.
Ответа не было. Клото с Лахесисом с сомнением переглянулись. Луиза дернула Ральфа за рукав, но он не обратил на нее внимания.
После этой тирады Ральф должен был бы развернуться и выйти (он видел достаточно фильмов и знал, что это будет достойное завершение беседы), но Луиза вдруг разразилась слезами, и это его удержало. Упрек в ее взгляде заставил его пожалеть о своей вспышке… ну хотя бы немножечко пожалеть. Он обнял Луизу за плечи и с вызовом посмотрел на лысых докторов.
Они снова переглянулись и о чем-то посовещались на уровне, не доступном Ральфу с Луизой. Когда же Лахесис вновь повернулся к ним, он улыбался, но его глаза были серьезными.
Клото встал слева от кровати, Лахесис – справа, пройдя по пути сквозь Фэя Чапина. Фэй согнулся во внезапном приступе кашля, а потом, как только ему полегчало, снова открыл свою шахматную книжку.
Но Ральф почему-то не сомневался, что она все-таки сможет. Они оба смогут.
Он чувствовал ее напряжение. Когда Клото с Лахесис склонились над Джимми Ви, их взгляды были исполнены любви, заботы и нежности. Ральф тут же вспомнил одну картину Рембрандта. «Ночной дозор», кажется, так она называлась. Их ауры слились, частично наложились друг на друга над телом Джимми, и тот вдруг открыл глаза. Он посмотрел сквозь докторов рассеянным и отсутствующим взглядом, а потом взглянул на дверь и улыбнулся.
– Эй! Да вы посмотрите, кто здесь! – воскликнул Джимми Ви. Его голос звучал глухо и хрипло, но в нем все еще был слышен акцент бостонского умника, и «здесь» прозвучало как «здЭсь». Фэй подскочил на месте, уронив на пол книжку. Он взял Джимми за руку, но Джимми его не замечал – он смотрел на Ральфа с Луизой.
– Это же Ральф Робертс! И вдова Пола Чесса! Ральфи, ты помнишь тот день, когда мы пытались пройти на собрание секты возрожденцев и даже слышали, как они пели «Святая благодать»?