Долгое-долгое утро того четверга и еще более долгий день преподали Ральфу один важный урок: не стоит жаловаться, что теперь ты спишь только три-четыре часа, лишь потому, что всю жизнь ты прожил с дурацким убеждением, что человеку этих часов полагается шесть или семь. К тому же, если ничего не изменится, ему надо свыкнуться с мыслью, что теперь так будет почти всегда. Впрочем, какое «почти»?! Если ничего не изменится, то так будет всегда. Он попробовал лечь в постель в десять утра, а потом – в час дня, надеясь на короткий отдых. Он был согласен просто подремать. Хотя бы полчасика, это было бы уже хорошо… но у него не получилось даже задремать. Он с ног валился от усталости, но спать не хотел совершенно.
Около трех часов он решил сделать себе суп из пакетика. Налил в чайник воды, поставил его кипятиться и открыл шкаф, где хранились приправы, специи и разные пакетики и стаканчики с полуфабрикатами, которые ели, судя по всему, лишь космонавты и старики – порошки, которые просто разводишь в горячей воде.
Он раздвинул баночки и бутылочки и потом долго смотрел в шкафчик, как будто ожидая, что пакетики с супом сами появятся на свободном пространстве, которое он сейчас освободил, – бах и все. Когда этого не случилось, он повторил весь процесс, только в обратном порядке. На этот раз расставил все по местам, а потом снова уставился в шкаф с искренним недоумением, которое потихоньку становилось (к счастью, Ральф об этом не знал) его основным выражением.
Когда чайник вскипел, он переставил его на одну из негорящих конфорок и опять пошел к шкафу. До него начало доходить – очень и очень медленно, – что он скорее всего съел последний пакетик супа еще вчера или даже позавчера, хотя он совершенно об этом не помнил.
– Это такой сюрприз? – спросил он у коробочек и бутылок в открытом шкафу – Я так устал, что даже не помню, как меня-то зовут.
Ну почему же, прекрасно помню, подумал он. Бонд. Джеймс Бонд. Будем знакомы.
Шутка была не из лучших, но он почувствовал, как у него на губах мелькнула улыбка – легкая, словно перышко. Он пошел в ванную, причесался и спустился вниз. В голову лезли уже совершенно дурацкие мысли: вот Эдди Мерфи, он проникает на вражескую территорию в поисках провианта. Главная цель – коробка порошковых супов с курицей и рисом. Если захватить этот объект окажется невозможным, тогда второстепенная цель: лапша с говядиной. Я знаю, что это очень рискованное задание, но…
– …но я сделаю все возможное, – закончил он вслух, выходя на крыльцо.
Мимо как раз проходила старая миссис Перрин. Она как-то странно взглянула на Ральфа, но ничего не сказала. Он подождал, пока она отойдет подальше; сегодня ему не хотелось ни с кем разговаривать, и уж меньше всего – с миссис Перрин, которая в свои восемьдесят два была еще очень даже бодра и даже умудрялась работать в Пэррис-Айленд, в центре приема новобранцев морской пехоты. Он сделал вид, что изучает какое-то вьющееся растение, и изучал его до тех пор, пока она не отошла на достаточно безопасное расстояние, а потом перешел на ту сторону улицы и направился к «Красному яблоку». И именно там начались самые главные неприятности того длинного дня.
Ральф зашел в продуктовый отдел, размышляя о своем крайне неудачном эксперименте и уже склоняясь к мысли, что все научные книжные рекомендации – это всего лишь печатные варианты столь же бесполезных дружеских советов. Судя по всему, так оно и было. Не очень приятная мысль, но его измученное бессонницей сознание (или какая-то другая сила, прячущаяся за сознанием, сила, которая, собственно, и отвечала за эту медленную пытку лишением сна) прислало ему что-то вроде письма, содержание которого было еще более неприятным.
– Да, – буркнул Ральф себе под нос и прошел в центр зала, туда, где стояли яркие красные коробки с растворимыми супами. – Я прекрасно все понимаю.
Сью, девушка, которая работала в магазине после обеда, весело рассмеялась.
– Ральф, у тебя, кажется, завелись деньги в банке, – сказала она.
– Что-что? – Ральф даже не обернулся. Он изучал красные коробки. Так… лук… горох… говядина с лапшой… где, черт побери, курица с рисом?
– Моя мама всегда говорила, что у людей, которые сами с собой разговаривают… О Господи!