Бессонный патруль (сборник)

А когда понял, его охватило волнение. Адрес! Адрес колонии, из которой бежал этот «Черный»! В той же колонии два года тому назад отбывал срок Рыбин.

Антон еще и еще раз прочитал ориентировку, вызубривая ее наизусть. Приметы: рост метр шестьдесят два. Коренаст. Волосы темные. Лицо круглое, шея короткая. Особые приметы: на левой руке нет указательного пальца.

— Так, так, — повторял Антон. — Так, когда бежал этот Шварц? Так. Две недели тому назад… — Шматлай, торопясь, просмотрел оставшиеся ориентировки. Больше ничего, заслуживающего внимания, не было. Он набрал по внутреннему номер дежурного.

— Шматлай говорит. Срочно надо в следственный изолятор. Разгонная машина есть?

Задержанного ввел в камеру пожилой прапорщик. Молча козырнул и вышел. Николенко стоял у дверей, вытянувшись по-военному.

«В колонии вышколили», — подумал Шматлай и сказал:

— Садись, Александр. Хочешь, закуривай. — Он положил на стол сигареты.

— Бросил, гражданин следователь…

— Это хорошо, что бросил. А почему говоришь «гражданин»? Почему не «товарищ следователь»?

Парень чуть заметно встрепенулся. Антон приметил быстрый, будто бы обрадованный взгляд.

— Что, задержали?.. — спросил он и осекся.

— Это ты про Черного? — равнодушно откликнулся оперативник.

— Поймали, значит? Скажите?

— Постой, постой, Саша, не торопись. Ты же знаешь, меня спрашивать не положено. Я тебе обещаю, что расскажу все, когда ты отсюда выйдешь. Я уверен, что это будет скоро.

Николенко вдруг сник. Потух мелькнувший было в глазах огонек, они стали тусклыми, безразличными. и он сказал:

— Меня нельзя туда… на волю. Я сам себя сдал в стирку. На сухари…

«Проигрался в карты, обязан стать подставным лицом», — понял Шматлай. Он часто имел дело с такими парнями. Через его руки проходили охотники за ондатровыми шапками, похитители велосипедов, мотоциклов и даже автомобилей. Немало было и просто парней, искаженно понимающих романтику: любителей «побалдеть» в подъездах, покуражиться над прохожим, беспричинно избить. Он видел наглых, бессмысленно жестоких, склонных к микровандализму юнцов. Такие с дикими воплями переворачивают скамьи в парках, бьют плафоны на улицах, срывают телефонные трубки. Пойманные за руку, поначалу ведут себя также нагло, дерзко, с вызовом. А когда поймут, что с ними не шутят, сразу скисают, становятся слезливыми и жалкими. И это понятно. Такие юнцы растут, как правило, во внешне благополучных семьях, где и речи нет о материальной нехватке. Повидал таких Антон. В колонии их называют «бакланами».

Николенко был другим. Он попал в беду.

— Проигрался, значит… Как — не спрашиваю, где — тоже. Воспитывать сейчас не буду, примеры приводить не буду. Учти — я спешу. И советую, для твоей же пользы скажи одно: зачем дело взял на себя, кто тебя заставил? Повторяю: для твоей же пользы…

Ннколенко с минуту о чем-то думал, на лоб, прикрытый челкой, набежали морщинки. Потом сказал:

— А вы знаете, гражданин следователь, что мне будет, если я на них сыпану?

— Знаю. Ничего не будет. Да разве это предательство — разоблачить убийцу? Соображай, парень, соображай…

— Гражданин следователь, — медленно заговорил Николенко. — Я отбыл срок. За дело. Сделал обрез из негодного ружья… Не стреляло оно. Было. У пацана часы снял. Дали полтора года. Так я же работал, девятый класс в колонии кончил… На полгода раньше отпустили. А потом? Дальше что? Все попрекают: тюремщик, бандит.

— Кто попрекает?

— Мачеха… Отец тоже. Сам всю дорогу глаза заливает, а я — бандит. Ушел я, хотел в Норильск податься. Там у меня сестра старшая… Приехал сюда, денег нету… А здесь эти.

Он вдруг резко встал со стула, скинул рубашку-распашонку.

— Смотрите, гражданин следователь. Вот… и вот. И здесь.

На плечах и предплечьях парня были темно-фиолетовые, местами багровые синяки.

— Кто это тебя?

— Он, папа Шварц. Черный, то есть. Пьяный был. Иди, говорит, в милицию, только ночью иди. Признайся и держись пять дней, не меньше. А то смотри, говорит. И тело мне выворачивал, как клещами.

— И ты терпел?

— Я б ему, гаду, дал, хоть он и здоровый… Да их же двое было.

— Двое? — Антон положил на стол фотографию Рыбина. — Второй этот?

Николенко внимательно посмотрел на снимок, отрицательно покачал головой.

— Нет. Не он. Этот молодой, а тот, второй, лет сорока, не меньше. Но тоже здоровый… Давайте, гражданин следователь, пишите. Все расскажу, что знаю.

Через час Шматлай сдал задержанного тому же пожилому прапорщику. Уже в дверях Николенко остановился.

— Можно вопрос, гражданин… — Шматлай укоризненно на него посмотрел, и парень поправился: — Товарищ следователь?

— Спрашивай.

— Сегодня вызывала меня следователь, Валентина Артуровна. Правда, что ее мужа бандиты убили?

— Правда, — ответил Шматлай, хотя ничего и не знал о личной жизни Смолиной.

— А она добрая…

Прапорщик так же бесшумно закрыл за собой дверь.

Через несколько минут Антон был в управлении. Ни Смолиной, ни Крикова с Булатовым на месте не оказалось.

— Кто из руководства есть? — спросил Шматлай дежурного.

— Полковник у себя. Прилетел раньше, чем предполагалось, другим рейсом… Прямо из аэропорта — в управление.