Бессонный патруль (сборник)

Было одно слабое место в ее рассуждениях — мотивы преступления. Но это ее не останавливало. «А может, мы имеем дело с маньяком, или что-то старое было между ними? А?».

Иван Никанорович встретил ее приветливо, мгновенно выслал из кабинета лейтенанта Губарева. Развернул листы ее рапорта, посмотрел на них, его брови круто поползли вверх.

— Вы знаете, Люда, он же мошенник. А мошенники убийцами обычно не становятся. Жилка не та…

И Люда ушла, не зная, обижаться ей или нет, или прикрикнуть на Губарева, который все время увивался вокруг.

Составляя рапорт, Люда собрала воедино много сведении о «лысяке». Но случилось так, что один из фактов, выуженный Людой из туманного прошлого подозреваемого, натолкнул капитана на простую, вполне объяснимую мысль.

Лет пять-шесть назад Симон пытался похитить фотоаппаратуру японского производства, и одно соображение, связанное с его любовью к фотоделу, выраженное столь оригинальным способом, и заставило капитана высоко поднять брови.

… Его фамилия была Бегимбетов. А звали его просто и неожиданно. Колей. Вначале Иван Никанорович думал, что это, как обычно бывает, окружающие переделали Бегимбетову имя для легкости. Но Колей, именно Колей, а не Николаем числился он и в паспорте, и поэтому юридически приходилось его именовать так а не иначе — Коля Бегимбетов. Был Коля сутуловат и невзрачен. Разглядывая его фотографии, снятые в разных ракурсах, Иван Никанорович уже стал разуверяться в собственных построениях, упрекая себя в излишней фантазии.

Но зачем тогда Коля Бегимбетов убил Дегтеву? Да и убил ли он, этот понурый экспедитор цеха безалкогольных напитков?

Иван Никанорович был уверен, опираясь на крепчайший фундамент своей практики, что убийство может быть совершенно только человеком, который готов к нему, который где-то подспудно давно вынашивал в себе способность к этому, пусть даже и не подозревая о существовании такой способности.

Следовательно, чтобы убить, потенциальный преступник должен иметь в душе хорошо отлежавшийся искус к убийству, неведомый резерв, который залпом может перечеркнуть и природное чувство самосохранения, и обыкновенный страх перед небытием, и те многочисленные преграды, существующие в психике каждого человека. И Иван Никанорович, не веруя в физиономистику, все-таки полагал, что какая-то часть внутреннего состояния каждого человека должна каким-то образом отражаться на лицах людей, их внешности и повадках.

А Бегимбетов человек с самым заурядным лицом.

Колю Бегимбетова решили все же не приглашать в управление, а всей опергруппе съездить на место его жительства и там посмотреть, что и как. Бегимбетов был пока последним звеном и последней точкой, в которую зашел изрядно затянувшийся поиск. Никаких улик в заначке у следователей, понятно, не было. Кроме одной — на Бегимбетове обрывалась последняя, более или менее достоверная версия.

Коля жил почти на самой окраине Целинограда, далеко за белым корпусом «Казсельмаша», около товарного железнодорожного тупика. Вскоре сюда прибыла вся опергруппа. Молоденький сержант, переодетый в смазчика вагонов, выскочил из тамбура и доложил Ивану Никаноровичу, что Бегимбетов дома, никуда не уходил и, видимо, по случаю воскресного дня решил вздремнуть до вечера. Иван Никанорович первым вошел во двор.

Люду в сени на всякий случай не пустили, а поручили поиграть со щенком, чтобы со стороны группа вошедших в дом не вызвала повышенного интереса у возможных наблюдателей. А коль одна из пришедших залюбовалась вихрастой собачонкой, значит, пришли праздные знакомые.

Вскоре дверь распахнулась и вышел лейтенант Митько, вслед за ним простенько одетый Бегимбетов, чей облик нисколько не расходился с изученными Людой фотографиями. Бегимбетов вышел во двор и спокойно оглянулся по сторонам. Опергруппа, не торопясь, расположилась около него. Не было только Губарева. Обыск делает, догадалась Люда.

Ордер на арест Бегимбетова лежал у Ивана Никаноровича в кармане, но он не торопился объявлять постановление об аресте Бегимбетову, еще и еще раз пытаясь уверить себя в том, что арест Бегимбетова — не случайность и не ошибка оперативников. Через десять-пятнадцать часов он узнает, что творилось в этот момент в душе у Бегимбетова.

Сейчас же Бегимбетов был для него загадкой, смелым экспериментом, за который, в случае неудачи, пришлось бы держать ответ перед законом.

Они стояли друг перед другом. Бегимбетов интуицией загнанной души понял, что вот этот пожилой капитан, по-видимому и есть старший в группе этих людей, которые явно были работниками милиции. Он смотрел на Ивана Никаноровича, а тот на него. Оба молчали. И это молчание на мгновение повисло в воздухе и даже белобокий щенок, словно поняв, что сейчас Люде не до него, поскуливая уполз в сарай. И в этот тягостный момент, внимание следователя привлекла странная манера Бегимбетова — держать руки в карманах низко опущенных брюк, так что запястья были над карманами и только пальцы прятались за серой клетчатой тканью.

— Что у вас в карманах, Бегимбетов? — спросил вдруг Иван Никифорович, — Выньте-ка руки…