Бессонный патруль (сборник)

Итак, Гуревич кара в виде лишения свободы на срок до трех лет не грозит… Но ведь она выступила под фамилией Задонской — налицо обман. Она завладела чужим денежным переводом. Как будто все ясно. Отнеслась без должного почтения к одной из статей Уголовного кодекса. «Преследуя цель незаконного обогащения…» Или: «Из стремления извлечь материальную выгоду…» Но, выходит, не преследовала. Не стремилась! Не было корыстолюбия. А было душевное волнение, сгусток обид в сердце, желание отомстить…

Уникальный в своем роде случай. «Сожгла» — это то самое слово, которое вмиг осветило всю историю иным светом.

Нет умысла на присвоение!

Ханзада вторично перечитывал заключение экспертизы. Вертел в руках анонимку.

«Поведение Задонской заслуживает самого широкого обсуждения в институте», — укажем мы в представлении.

«В результате халатного отношения кассира почтового отделения к своим обязанностям стало возможным…» — укажем в другом официальном послании.

Время отсчитывало последнюю минуту до прихода Задонской. В том, что она явится, я не сомневался. Я встал, чтобы забрать у Ханзады бумаги. Потом достал папку с обвинительными заключениями. Полистал. После каждого проведенного дела один экземпляр я оставляю себе на память.

Когда-нибудь я узнаю, как сложилась дальше жизнь моих подследственных. Есть такая задумка…

— Ничего, Ханзада, где наша не пропадала?!

Он ответил какой-то скользящей, скороспелой, стеснительной улыбкой. А парень-то принарядился: черный костюм, нейлоновая рубашка, галстук. Жаль, конечно, его. Ну, ничего, бывает и хуже. Выдюжит.

В коридоре по паркету весело зацокали каблучки. Идет.

— А что мы ей скажем? — как будто без интереса спросил Ханзада, рассматривая ногти.

— Отдадим деньги, — ответил я. — Ты, помнится, говорил про точное попадание в носителя зла? Про разговор по душам?.. Ну вот. Похвалим за преднамеренную травлю. Для такого разговора мы созрели вполне. Оба созрели.

Я увидел, как Ханзада выпрямился на стуле и побледнел.

С порога уже улыбалась Задонская. Приветливая, как всегда.

В. ХМЕЛЕВ

П. Витвицкий К НОВОЙ ЖИЗНИ

Полковника Худайбергена Жантаевича Абельдинова мы знаем давно. Убедились: умеет он верить в людей. Где бы ни работал, постоянной оставалась искренняя заинтересованность в человеке, любовь к нему. Главное, к чему он стремится, чему отдает все силы и энергию, — сделать людей лучше. Это его призвание.

В 1968 году Абельдинова назначили начальником колонии строгого режима. Трудностей встретилось немало, но он с честью преодолел их.

Одно из первых дел, за которое ему пришлось взяться — это жалобы на плохое питание. Не потому, что не хватало продуктов: они растаскивались ворами. Обстановка в колонии накалялась.

Абельдинов понимал, что, если не принять срочных мер, будут неприятности.

В хлеборезке он лично перевешал готовые пайки хлеба.

Жулика-хлебореза тут же отправил в штрафной изолятор.

Потом пересчитал количество ведер воды, залитой в котлы, лично проконтролировал закладку продуктов. Приготовили суп — завтрак всем пришелся по вкусу. Установленная для заключенных норма продуктов попала по назначению.

И этим было сказано все: в колонии появился заботливый человек.

Однако перемены, несмотря на старания Абельдинова, наступали медленно. Правда, землянки стали содержаться в чистоте, повышался процент выхода заключенных на работу. Но неработающих или отказчиков было еще много.

Они группировались в жарко натопленной землянке, пели, играли в карты и, конечно, ожидали, когда новый начальник придет к ним и начнет «понуждать работать». Но новый начальник не заходил. С одной стороны, хорошо — живи, как знаешь. С другой — настораживало. Воры, лишенные права распоряжаться кухней и не привыкшие к нормированным харчам, решили созвать «сходку» и на ней договориться, как действовать против новых порядков. Когда после отбоя собрались в бане, неожиданно вошел Абельдинов. Примостившись на перевернутом бачке, он не спеша полез в карманы шинели и стал выкладывать кубики индийского чая.

Осужденные ждали. Сложив аккуратно кубики, Абельдинов попросил принести ведро, электрическую плитку и для всех присутствующих — по кружке.

— Люблю чай, — проговорил он, — в особенности в такую стужу. Если я правильно понял, вы тоже собрались чайком побаловаться. Попьем вместе.

Когда чай был готов, он наполнил кружки и сказал:

— Скучно так. Не будем притворяться. Я знаю, зачем вы собрались. Но вы не сделаете того, что надумали: ведь вы — люди. Договоримся так: попьем чай, пойдем спать, а завтра — на работу.

В это морозное утро, кроме больных и хозобслуги, в зоне никого не осталось: все вышли на работу. Не прошло и недели, вновь жалобы. Причина — плохо пропеченный хлеб.

Уговаривать осужденных, ссылаясь на то, что здесь какое-то недоразумение, было бессмысленно.

— Пригласить повара и хлебореза, — распорядился Абельдинов, оказавшись в окружении разъяренной толпы.

— Опять митинг! — заорали со всех сторон. — Хватит. Намитинговались! Прокурора!

— Вот что, — сказал Абельдинов появившемуся повару и хлеборезу, — немедленно несите чашку супа и пайку хлеба.