Бессонный патруль

Совершенно верно: я сам позапрошлой осенью проводил задержание Сотикова в аэропорту «Берелех». Высылаю его фотографии, опись найденного при нем золота, записку, выкопанную вблизи дома, протоколы допросов Сотикова.

Осенью у нас холодно, часты туманы, значит, и самолеты не всегда вылетают вовремя. Мы и обычно-то стараемся глаз не спускать с аэропорта, а тогда какие-то парни подрались чуть ли не рядом с кассой. Разобрались мы быстро, но один посторонний паренек привлек мое внимание: не по-осеннему легко одет. Я стал за ним наблюдать. Тут проходит один наш сержант, около паренька он остановился, на него взглянул, а тот как отшатнется, чуть не отпрыгнул.

А я гадаю — карманник… Стали наблюдать. Только он двинулся к трапу, мы и задержали его. А он так испуганно левую руку, закрываясь, к телу прижимает. В левом внутреннем кармане пакет, около килограмма весом. Там разворачивать не стали, а в комнате на стол выложили — золото.

Во время следствия подавлен он был очень. И там, в комнате аэропорта, как встал около стены, руки сцепил, все закрывал золотое кольцо. В обшарпанном чемоданчике нашли мы очень дорогой фотоаппарат, деньги были при нем и больше ничего.

Начались допросы. Он все финтит — пакет дал некий Афанасьев, с которым он жил в избушке у прииска «Ягоднинского». Что в пакете — не знал. А деньги нашел около универмага: дрались какие-то пьяные. Золотое кольцо и фотоаппарат подарены тем же Афанасьевым. Допрашивалась мать Сотикова, она стала говорить, что деньги она давала своему сыну. Сумма не сходится. Знакомство с Афанасьевым подтвердилось, запрос о его задержании мы высылали в адрес алма-атинской милиции, но здесь он не появлялся больше. А от вас пришло письмо, что обыск был проведен, но безрезультатно.

Как говорится, зашли в тупик.

Афанасьев, как сквозь землю провалился, да и с Сотиковым чем дальше, тем больше путаницы: подробностями так и сыплет, только ни одна к делу не относится, и все каким-то крупным преступником намеревается предстать перед нами — а что ни кинемся проверять, так ничего не подтверждается. Вот и записка странная эта»…

Прочитав письмо из Сусумана, выписал на отдельном листке толстой желтоватой бумаги подчеркнутое им (письмо перечитывалось несколько раз), Колыванов достал из сейфа распухшую от документов папку, а из нее конверт с запиской:

«Павлик! Когда сойдешь в Алма-Ате, надень часы на тот же палец, на котором носишь кольцо. Встанешь около горсправки. К тебе подойдет мужик и спросит, когда улетаешь.

Ответить: «После дождичка в четверг!». Отдашь чемоданчик, получишь 500 рэ и свободен. Не шути — за тобой постоянно наблюдают.

Вернешься — познакомимся поближе. С приветом — пока незнакомый тебе дядя. Прочитаешь — сожги».

Начальник Сусуманского РОВД не знал, что за Сотиковым следили не только он и его товарищи. На скамейке, отстранись от тесноты и толчеи провинциального аэровокзала, сидел той осенней ночью Афанасьев. Он обладал одним свойством: когда сидел неподвижно, то, как правило, не привлекал ничьего внимания. Он следил за Сотиковым с особой целью, потому что прекрасно знал пристрастие Сотикова к дорожным приключениям, к легким знакомствам.

Когда Афанасьев заметил, что за Согиковым наблюдают, он с трудом удержался, чтобы тотчас не побежать прочь.

Но не побежал, а сидел, закрываясь газетой. Между тем ничего не подозревавший Сотиков рассеянно и весело оглядывался по сторонам, но знакомиться ему было не с кем, и он торопливой побежкой устремился к выходу. Афанасьев рванулся было вперед: протиснуться, незаметно шепнуть несколько слов, но, заметив, что взят Сотиков намертво в кольцо, стал отходить, пока не оказался у пустынной стены. Отсюда и увидел Афанасьев, как остановили на мерзлой земле аэродрома весело спешившего Сотикова, как он стоял, прижав локоть левой руки к боку…

В тот же день Афанасьев вылетел домой, в Алма-Ату. Он неимоверно спешил, внутри все кипело, сердце разрывалось от работы воображения. Примчавшись домой, он, почти не разговаривая с женой, бросался от одного тайника к другому, что-то перепрятывал, закапывал, жег и выбрасывал, и тщательно пытался убедить себя, что не было ничего, не знал он никакого Сотикова, не было той жизни на приисках. «Да. да… — лихорадочно думал он, — теперь он заново начнет, с самого начала начнет»… Тамара Афанасьева, раньше никогда не видела мужа таким встревоженным, взъерошенным, сумрачно насупившимся и сидевшим одиноко в кухне за полночь. Он сторонился людей, мало разговаривал, почти не пил. Когда из районного отделения милиции пришли делать обыск и ничего не нашли, ему удалось скрыться и не попасть на глаза милиции.

Несколько недель он жил за городом у старой тетки, а когда наконец вошел в свою квартиру — чистую, прибранную, — слезы невольно навернулись ему на глаза, всхлипнув, он опустился на диван, и жена заплакала вместе с ним…