Бесспорной версии нет (сборник)

– Понимаю, что вы хотите сказать. Ответ на это один: я не должен проигрывать. Думаю, со своей квалификацией я все же потяну. А поехать туда я должен. Согласитесь – информация идет оттуда.

– Оттуда, – согласился генерал.

– Причем я поеду не один, а с двумя партнерами. Играющими гораздо лучше меня.

– Даже с двумя?

– С двумя, Иван Калистратович. Так будет лучше.

– Интересно. Кто же эти партнеры?

– Один – Шестопалов.

– Шестопалов? Что ж, это вариант. А второй?

– Второго называть пока не буду. Должен с ним поговорить.

– Тоже посторонний?

– Да, в МВД он не работает. Но, думаю, этот человек меня не подведет.

– Надеюсь, в конце концов о нем доложите?

– Конечно, Иван Калистратович.

К концу рабочего дня Иванов заехал к Прохорову. Следователю он рассказал все, что удалось узнать за вчерашний вечер и сегодняшний день, от встречи с Шестопаловым до разговора с генералом. Идею выехать в Сочи с двумя хорошо играющими партнерами Прохоров одобрил. Однако человека, которого хотел бы взять с собой третьим, Иванов опять не назвал. Кандидатура же Шестопалова, так же как и у шефа, у Прохорова возражений не вызвала.

Разговор с другом

Закончив дела с Прохоровым и выйдя из прокуратуры, Иванов вдруг подумал, что все-таки не пришел еще к определенному решению. Он не знает, имеет ли право предложить поехать с ним в «Жемчуг» под видом лобовика Ираклию Кутателадзе. Хотя Ираклий – идеальный партнер для такой поездки.

Уже на Садовом кольце, остановившись перед светофором, вдруг поймал себя на том, что непрерывно повторяет: идеальный партнер. Тут же поправил себя: лучше всего подойдет другое: приманка. Ираклий, выехавший под видом лобовика в «Жемчуг» и затем вернувшийся в Москву, станет идеальной приманкой для «кавказца». Директор мясокомбината. Любящий муж и отец. А Манана и Дато? Да нет, с ними ничего не случится. Они с шефом разработают двойную систему подстраховки. Манану и Дато можно временно переправить на другую квартиру. Безопасность будет абсолютной. А «кавказец» клюнет. Клюнет, и они его возьмут. Снимут без единого выстрела. Нет, нет и нет! Все-таки он не имеет на это права. Не имеет.

В памяти всплыло то, что было раньше.

…В детстве, в школе, их функции всегда разделялись – с начальных классов. Ираклий никогда не был слабаком, тем не менее всегда считался в школе лишь олицетворением ума, математического интеллекта. Но не более. Никто из товарищей не воспринимал его как серьезную «силовую единицу». Борис же, наоборот, хоть никогда не учился плохо, завоевал в глазах школы славу лишь лихого драчуна. Так уж повелось: к Иванову обращались, когда нужны были его кулаки, к Кутателадзе – когда не решалась задача. Ираклия, как нормального подростка, это, естественно, обижало. Поэтому в шестом классе, когда Борис уже год занимался боксом и имел первый юношеский разряд, друг буквально умолил взять его с собой в секцию. Понимая, что Ираклию это совершенно не нужно, Борис тем не менее не мог отказать. Тренер, из уважения к лучшему своему воспитаннику, согласился попробовать новичка. Пробовать здесь было заведено трехминутным боем с одним из спортсменов секции. Если новичок выдерживал, его оставляли, если нет, считалось, что ему лучше заняться другим видом спорта. Ираклий с честью выдержал испытание. Но Борис с трудом дождался окончания злосчастных трех минут, в течение которых избивали его лучшего друга. Он не мог простить себе, что привел с собой Ираклия. Гордость школы, умницу, человека особого – он ведь знал, совершенно особого. Тонкого, деликатного, с обостренными чувствами. Поэтому, подойдя после боя к другу, тихо ему сказал: «Ираклий, если ты мне друг, ты сюда больше не придешь. Или мы перестанем дружить».

Сейчас, под вечерним небом, это вспомнилось особенно остро. Да, тогда он поступил правильно. И сейчас он должен оставить свои мысли. Его затея не для таких, как Ираклий. И все же через некоторое время почувствовал, как снова одолевает соблазн. Да, его друг – особый человек. Но ведь и случай совершенно особый. Именно тот, единственный в жизни, когда надо бы пойти на это. Ираклию он доверяет, как самому себе. Ираклий понимает его не просто с полуслова – с полувзгляда. У Ираклия феноменальные шахматно-математические способности, уникальная зрительная память. А отсюда – абсолютное овладение всеми карточными играми. Шахматы Ираклий давно оставил, сейчас наверняка не сыграет даже в силу мастера. Но карты – другое дело. Карты вспомнить гораздо легче. Что же касается карточных рубашек и их запоминания – в юности Кутателадзе ухитрялся запоминать всю колоду после третьей, иногда даже после второй сдачи. Если у него осталась хотя бы половина этих способностей, он окажется намного сильней даже таких игроков, как Гарибов и Шестопалов.