Бесстрашие (ЛП)

Когда она выплакивает все слёзы, я беру её за руку и отвожу обратно к грузовику. Койоты воют вдалеке, вызывая у неё мурашки. Вечерний воздух прохладен, поэтому я притягиваю Сиенну к себе и растираю её руки, пытаясь согреть. А она словно бы и не замечает изменения в температуре, равно как и моих ладоней на своих плечах. Перед тем как она забирается в грузовик, я разворачиваю её лицом к себе.

— Понимаю, тебе сейчас нелегко. Но обещаю, я сделаю всё возможное, чтобы вернуть твою улыбку.

— Не думаю, что это возможно, — отвечает она слабым голосом, её губы дрожат.

— Когда-нибудь, — заверяю я. — Со временем боль притупится.

Она кивает. Слёзы текут по её щекам. Нежно целую её, но не давлю. Она сейчас в очень уязвимом состоянии, и я не хочу пользоваться ситуацией. Просто даю ей понять, что я очень сильно её люблю. Что я рядом. И всегда буду рядом.

Отстранившись, говорю:

— Нам надо отправляться, пока совсем не стемнело.

Помогаю ей забраться в грузовик и закрываю за ней дверь.

Заняв водительское сиденье, подаю сигнал Зейну, чтобы был готов. Он высовывает руку в окно, показывая большой палец. Завожу двигатель и нажимаю на газ. Маневрирую между колючими кустами и большими камнями. Нам нужно проехать немного по бездорожью, прежде чем мы доберёмся до трассы, что ведёт к стене. Дорога займёт максимум сутки.

Когда мы отъезжаем от территории между двумя холмами, Сиенна прижимается лбом и ладонью к стеклу. Видимо, по-своему прощается. Закончив, она снова садится прямо на сиденье и закрывает глаза.

Последние несколько часов я действую на автопилоте. У меня не было времени остановиться, чтобы подумать или погоревать. Мы потеряли так много членов «Зенита» и «Грани» — людей, которых мы знали годами и любили всем сердцем. Но теперь их лица одно за другим всплывают перед моими глазами. Я не знаю, кто умер, а кому удалось спастись, и это самое страшное.

Пока мы едем, пейзаж заметно меняется: от алых холмов к горной местности. Я внимательно высматриваю контрольно-пропускные пункты, но пока что путь свободен. Стараюсь ехать объездными путями, а не по основной трассе, потому что многие дороги и постройки были разрушены во время Переворота, да и там, скорее всего, патрулируют силовики.

Сиенна заснула некоторое время назад и сейчас тихонько сопит, словно не спала уже год. Но её сон не такой уж безмятежный. Она время от времени то мычит, то сжимает кулаки. В такие моменты я сжимаю её руку и крепко держу, после чего она успокаивается.

Не знаю, что ждёт нас на границе, разделяющей Пасифику и Прайд. Я всё ещё не решил, стоит ли нам искать брешь в стене или попытаться проехать напрямую через ворота. Не знаю, пропустят ли нас.

В какой-то момент я уже чувствую себя настолько уставшим, что не могу держать глаза открытыми, и подаю знак Зейну, что пора сделать остановку. Мы съезжаем с дороги, к деревьям, стараясь максимально скрыться из виду, и спим несколько часов до восхода солнца.

Когда до границы остаётся около часа, судя по координатам, вырезанным Пейдж, пейзаж снова преображается: открытая равнина, на которой видно всё на расстоянии нескольких миль. Здесь как будто была зона боевых действий. Перевёрнутые танки, разбомблённые укрытия — настоящее военное кладбище.

Наклонившись, мягко трясу Сиенну за плечо. Проснувшись, она не сразу осознаёт, где находится, но затем протирает глаза и выглядывает в окно.

— Что это за место? — тихо спрашивает она с неким трепетом.

— Подозреваю, здесь было одно из сражений во время Переворота.

Притормаживаю, пока мы проезжаем одну за другой танковые колонны, наполовину погребённые в песке. Некоторые перевёрнуты. Некоторые больше похожи на груды металла, чем на боевые машины. А некоторые выглядят нетронутыми, словно танкисты просто выбрались из них и убежали. Не знаю, правда, куда. Вокруг сплошная пустота.

— Трей, посмотри, — внезапно зовёт Сиенна. Она указывает на что-то в пятидесяти ярдах от нас, напоминающее гигантский булыжник с крыльями.

— Кажется, это вертолёт.

Мне хочется проверить лично, поэтому я останавливаю грузовик и выхожу. Сиенна вместе со мной. Зейн и Чез тоже вылезают из внедорожника.

— Клянусь, — ругается Чез, — если мне в лицо прилетит ещё хоть одна тварь, я заору. — Он откашливается, сплёвывая на землю. — Сиенна, твоя очередь ехать в этой штуке!

— Для этого и нужен шлем, Чез, — отмечает Зейн, снимая свой. Должно ли мне быть стыдно за это ни с чем не сравнимое удовольствие, которое я испытываю, когда вижу волосы Зейна торчащими во все стороны? Он больше не кажется таким уж идеальным.

Мы пересекаем поле, подходя ближе к месту аварии.

— Ох, святая матрица, — присвистывает Чез. — Это ведь Sikorsky UH-60, «Чёрный Ястреб»! Их же много лет не использовали в бою! Ну, в смысле даже до Переворота.

— А ты-то откуда об этом знаешь? — спрашивает Нэш.

Чез пожимает плечами.

— Копался в правительственной базе боевых вертолётов. — Заметив, что все уставились на него, он пожимает плечами. — Что? Мне просто было скучно.

— Но как ты получил к ней доступ? К базе данных бывших Соединённых Штатов? Я думал, что все эти материалы засекречены.