Наступила тишина. Намек я поняла правильно, надо успокоиться, попросить меня отпустить, одеться и быстро уйти, а уж дальше разбираться, что и как. Но как же трудно унять клокочущее в груди возмущение, особо чувствуя, как рука Давида продолжает находиться у меня на попе, а потом еще начинает поглаживать мою филейную зону и ногу.
– Вы же говорили, что без моего выраженного желания к интиму…
– Вы вчера уснули в моей каюте, и это было так выразительно-интимно с вашей стороны.
– Не смешно, Давид Матвеевич. Будьте любезны, отпустить меня.
– Я чувствую, вам нужно ещен немного успокоиться, – следует наглый ответ, а вслед за ним обжигающий поцелуй в плечо.
Внутри меня пронеслась волна тепла. Даже затихла на секунду, прислушиваясь к ощущения. Затишьм Крамер конечно же воспользовался в свою пользу, окончательно стянув с меня и без того сползшее одеяло.
– Верните одеяло! – нервнео воплю я. Какое там спокойствие?
– Зачем? Жарко ведь.
– Мне холодно!
– Да? Странно.
Прохладная мужская рука легла мне на лоб.
– Хм. А ведь и правда вы какая-то горячая. И всю ночь в одеяло кутались.
Удивительно, но одеяло тут же вернулось на место, руку мою начальник тоже сразу отпустил, отстранился, достал откуда из прикроватного ящика телефон и отвлекся на свой гаджет.
– Да, не так я планировал провести это утро, говорит шеф, набирая кому-то.
Ничего не понимаю.
– Кому вы звоните?
– Врачу, конечно же. Пусть подойдет вас осмотреть.
О, тут и корабельный врач есть? Или это личный доктор, которого шеф везде с собой берет?
А зачем мне врач?
Пощупала себе лоб. Не пойму, горячий или нет, но вообще, какая-то слабость и легкая ломота в теле ощущается.
Хм. То есть, я заболела, и Крамер тут же решил прекратить свои действия? А смысл? Если Давид хотел меня взять этим утром, то вряд ли этому может помешать моя небольшая температура, а если боится заразится, так поздно, мы всю ночь бок о бок провели.
Нет, я конечно, не против такого исхода, все весьма удачно, только непонятно.
Но вообще, при таком раскладе, надо бы подольше поболеть, в идеале до конца отпуска Крамера продержаться, а то вон он тут какой активный.
Входя в роль, кашлянула несколько раз в кулачок, так, чтобы Давид слышал, и с чистой совестью поползла прочь с кровати.
— Вы куда это? — полюбопытствовал Давид.
— К себе, ждать врача.
— Он подойдет сюда.
Угу, вот радость-то.
— А одеться мне можно? — едва сдерживаю язвительность в голосе. Где мое платье, я понятие не имею.
— Конечно.
Давид уходит, а вернувшись, протягивает мне одежду.
— Что это? — неудомеваю.
— Ваше платье уже в стирке. Накинете пока это, вставать вам не нужно, ноги укроете одеялом.
М-да. У меня в руках белоснежная рубашка Давида. Даже не халат. Шеф по полной развлекается, реализуя свои фантазии. Ну а что подумает врач, какая разница?
— Давид Матвеевич, а можно мне халат?
— Не стоит.
Борьбу взглядов я проиграла. Взгляд начальника темный, жгучий, опасный. Возникло незримое напряжение. Мне кажется, если бы я не уступила, шеф бы меня поцеловал. Целуется Крамер, конечно, улетно, но ни к чему это, ни к чему.
Эх, у меня даже мурашки побежали только от одних воспоминаний о том неспешном, порочном поцелуе-соблазне. Когда действительно чувствуешь себя слабенькой невинной овечкой в лапах опытного опасного волка.
Рубашку натянула на себя прямо под одеялом, и так и осталась укрытой им чуть ли по самый нос.
Пришел врач, старательно покашляла, похрипела, указала, что болит все, что только можно и нельзя, померили температуру, оказалась выше нормы, но совсем чуть-чуть.
— Хм, странно, у вас точно горло болит? Горло почти не красное.
— Да-да, болит, — старательно киваю я, стараясь не смотреть на начальника, который остался в каюте, сидит себе вальяжно в кресле и молча наблюдает за происходящим.
— Пока я могу предположить, что вы перекупались и перегрелись на солнце, — врач развел руками. — Легкие чистые, горло не скажу, что сильно воспалено, насморка нет, живот мягкий. Кожные покровы в порядке, сыпи нет, кожа лишь немного обгорела. Постельный режим день-два, обеззараживающие препараты вам сейчас принесут от меня, а там посмотрим дальше, если состояние ухудшится, будем лечить, улучшится — вовсе замечательно.
Врач ушел, а после того, как принесли лекарство, Крамер лег обратно в свою постель. То есть ко мне.
— Признавайтесь, Василиса, стимулировали?
Ну, блин.
— Нет, Давид Матвеевич, у меня ведь больничный? Можно я к себе пойду?
— И оставить вас наедине со страшной болезнью, от которой болит и ломит все тело? Ну что вы, нет конечно.
— Давид Матвеевич, — тяну я жалобно, полностью входя в роль больного несчастного человека.
— Открывайте рот, — властным тоном приказывает начальник, приставляя к моему лицу флакон с лекарстврм, которое нужно пшикнуть в горло.
Это уже слишком!
— Давид Матвеевич, я сама-а… — Пшик. — …А.
Задумчиво проглатываю лекарство.
Все. Хватит.
Решительно, а главное быстро встаю.
Обуви моей нигде не наблюдается. Ладно, и босяком дойду.
— Василиса Андреевна, можно поинтересоваться, куда вы собирались? Еще и в таком виде?
“В таком виде”, это в рубашке Крамера?