Бесстрашный. Хочу тебя себе (СИ)

– Ты серьёзно??? Так это не о тебе! Я другого люблю. Конечно другого! – выдаю, на что Руслан меняется в лице. Кажется, у него сейчас пойдет пар из ушей.

– Иди в машину, Надя. По-хорошему. Не зли меня.

– Пффф, и не подумаю, – разворачиваюсь на каблуках и тут же чувствую, как меня подхватывают, а потом забрасывают на плечо вниз головой, и я с неимоверным удовольствием вишу на нём, словно оголтелая малолетка. Да что там…Я она и есть… – Вот ты и признал, что я тебе нравлюсь. Что я тебе важна.

Он молчит, а я улыбаюсь, будто бы мне впервые признались в настоящей любви…

Глава 10.

(Рус)

Ох, зря я всё это, ох, зря…

Но когда увидел, что этот сопляк трогает её, готов был переломать руки прямо на месте. И никакие внутренние уговоры не помогли остановиться.

«Нет, его я люблю больше себя»…

Чего удумала, девочка…Пиздец, меня с этой фразы совсем размазало. Любит…Таскается за мной везде. Ещё не дай Бог в беду попадёт, я же не прощу себя потом…

Трамбую её жопу на пассажирское и сам сажусь. Так и едем, пока она смотрит на меня и краснеет.

– Вспоминал? Я вспоминала…И…Не хочу, чтобы ты улетал…У меня предчувствие, не надо, не летите…

– Надя, блин! – качаю головой. – Не мели чушь, окей? Это дело всей моей жизни. Не лезь.

– Почему? Я слышала, что это опасно…Я теперь не сплю…

– Волкова, расслабь хватку. Дышать тяжело, – заявляю, не глядя на неё. И всё равно знаю, что плачет. По голосу понял.

– Ты заревновал? Скажи мне честно…

Заревновал ли? Сложно, блядь, самому себе-то в таком признаться…

Разве это нормально, что я хочу трогать её сам? Разве, блядь, справедливо?

Сам свои же запреты на хую вертел. Свои же узлы рву, придурок…

– Нет, я вытащил тебя из неприятностей, – отрезаю резко и сухо, как в пустыне.

– Значит, верни меня в них! – повышает она голос, а мне вдруг смешно становится.

– Тебе смешно?! Смешно?! – частит она, покрываясь пунцовыми красками.

– Смешно, Надя. Ты капец какая смешная…Себя не контролируешь…Ты же… Ребёнок ещё…

– Я ребёнок? Я?! С чего ты это взял?! Мне скоро девятнадцать будет! Я взрослая! На Руси замуж в четырнадцать уже выдавали! – парирует она, вынуждая меня и вовсе заржать.

– Аргумент, Надюш. На Руси крепостное право было. А ты взгляни вокруг. Ты – малолетка. Со стороны Кира, например, посмотри. Я бы на его месте мне башку прострелил. Даже за один тот поцелуй, о котором я пытаюсь всеми силами забыть. И ты должна!

– Нет, не должна! Никогда не забуду, слышишь?! Никогда! И тебя никогда не отпущу. И в огонь за тобой, и в воду! Что бы ни говорил, никогда не ощутишь, как шея твоя расслабляется, потому что я на ней кольцом свернусь и давить буду! – настаивает она, чуть ли не задыхается, а говорить не перестаёт. Вот ведь…Будто репетирует все эти речи перед зеркалом.

– Надя, – ржу в голосину. – Дурочка…

– Не дурочка я. Волнуюсь я за тебя…Сильно волнуюсь…

– Ложись спать…Я завтра утром улетаю. У меня будут тяжёлые дни. Не таскайся и не ищи неприятностей. Меня может рядом не оказаться. А Маратик твой так за радость… – язвлю непреднамеренно. Просто злюсь.

Молчит…Думает, что ревную, точно…

Да пусть думает. Меньше переубеждать.

Успокоится хоть, мелкая егоза…

– Руслан, – смотрит серьёзно уже перед самым домом. – Обещай, что будешь осторожен…И…Вот возьми…

Смотрю, как она снимает с себя золотой крестик.

– Меня крестили, когда я была маленькой. Не знаю, что я чувствую, но ношу эту вещь давно…Можешь взять? Прошу тебя…Даже, если не веришь…Просто возьми…

Сжимаю его в кулаке и смотрю в её глаза.

В её тёмно-карих так много всего, что можно потеряться. Я с трудом ноги чувствую, когда их вижу.

– Взял, а теперь иди, Надя.

– Хорошо, – Надька выходит, доходит до подъезда, а потом оборачивается, пока я смотрю. – Я буду ждать тебя дома… – выпаливает. – Никуда без тебя не пойду.

Я вздыхаю. Господи, кто наградил меня этой проблемой?

Да и проблема ли это? Или я так боюсь, что что-то к ней испытываю, что гашу в себе всё самое настоящее…

***

Нужно ли говорить, что я чувствую, когда всё идёт не по плану, и я теряю Глеба? У меня земля уходит из-под ног. Мы всю жизнь были друг у друга словно два крыла одной птицы. Я старался оградить его от всего дерьма, что меня окружало, а он всегда лез на рожон. Наоборот всегда хотел быть похожим. Ему всё это нравилось. Разборки, драки, кровь. Не скажу, что мне нет. Я просто перерос однажды, а с Глебкой всё сложнее. Он более дурной, чем я.

Пристрелив эту суку Фила, смотрю, как мелкая пиздень сбрасывает моего подстреленного брата в воду и весь горю. Не думая, не гадая бегу туда же и прыгаю за ним.

– Глеб!!! Глеееееб! – я рыскаю по темноте около часа. Даже когда приезжает полиция, осознаю, что не найду его… А внутри зарождается буря. Приходится поднимать связи, чтобы замять наше пребывание в стране и объяснить перестрелку, в которой мы участвовали. Катер вместе с тем уплывает. Труп никто не находит. Не знаю, что с той безумной сукой, но больше я о ней ничего не слышу…

***

Когда возвращаюсь в Москву спустя время, естественно встречаюсь с Катей. Приезжаю к ней первым делом…

Когда понимаю, что не уберёг младшего брата, мне за ним на дно уйти хочется…