Бесстыдница (Эксгибиционистка)

И простер к ней руки. Мерри бросилась к нему, и они обнялись, и Мерри было совершенно наплевать, что подумают остальные. Это было настолько прекрасно, настолько восхитительно, что никто и ничто не сумели бы испортить Мерри этот миг волшебства, даже расширенные глаза Крум и всех аборигенок, вместе взятых, которые, позабыв о всяких приличиях, уже в открытую пялились на встречу самой необыкновенной школьницы со сверхнеобыкновенным отцом. Это было настолько изумительно, что ничто на свете сейчас не помешало бы Мерри испытать это счастье. И Мередит был великолепен. Он сжал Мерри в объятиях, поцеловал в лоб, а потом обвел глазами всех одуревших от восторга зрительниц, улыбнулся, помахал им и предложил Мерри согнутую в локте руку. Мерри взяла его под руку, и они вышли из здания в сад, раскрашенный в закатные тона.

В сад Марвелла, как официально называли его в школе, или в сады Марвина, как говорили воспитанницы. Свое название сад получил в честь стихотворения Эндрью Марвелла, [13]которое школьницам предписывалось заучивать наизусть, чтобы удостоиться чести прогуливаться по дорожкам и аллеям меж ухоженных клумб и газонов.

Вблизи замшелого фонтана
Иль возле старого платана
Оставит плоть мою душа,
Под полог лиственный спеша;
Встряхнет сребристыми крылами,
Споет, уже не здесь, не с нами,
И будет радужно-пестро
Лучиться каждое перо.

[14]

– Что ж, не столь уж и неуместно для школьного сада, – заметил Мередит.

– Дальше тебе понравится еще больше, – сказала Мерри. – Вот послушай:

Не стыдно ли так размечтаться?
Но нам, увы, нельзя остаться
Ни с чем, ни с кем наедине —
Сюда пришли, что делать мне!
Да, нам до часу
От любопытных глаз нет спасу;
Безлюдный и пустынный край
Для нас недостижим, как рай.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – произнес Мередит. – Но расскажи мне о себе.

– А что рассказывать? Все идет как положено. Посмотри на школу. Посмотри на меня. Теперь сложи все вместе и сделай вывод. По-моему, у меня все удачно. Отметки, во всяком случае, хорошие, да и несколько подружек есть.

– Хорошо, – кивнул Мередит. – Я очень рад.

Он остановился, чтобы полюбоваться на розовый куст, на котором расцвело несколько запоздалых цветков; розы казались особенно прекрасными, нежными и трогательно-бренными, поскольку стояла осень и их ждало скорое увядание. Увы, этим цветам недолго оставалось радовать глаз.

Мерри хотелось задать отцу множество вопросов, но она не решалась. Ужасно несправедливо, конечно, но она продолжала перебирать в голове вопросы, но потом отметала их, поскольку это были как раз такие вопросы, которые задали бы аборигенки – если бы осмелились, конечно. Словно Мерри не гуляла по саду под руку с отцом, но смотрела на себя со стороны, придирчиво оценивая каждый жест и каждое произнесенное слово.

– Как прошли съемки? – спросила Мерри.

Нет, совсем не то. Вопрос, правда, был вполне сдержанный, в меру любопытный и не слишком личный, но все же это был такой вопрос, который задал бы любой журналист, любой репортер, берущий интервью.

– Нормально, – ответил Мередит. – Лучше, чем можно было ожидать. Местами фильм скучноват, но смотрится красиво. Как картина. Скорее всего, это зависит от ширины экрана. Создается впечатление величественности, даже монументальности.

– Я… я не то имела в виду, – призналась Мерри. – Я хотела узнать, как ты.

– О, вполне нормально. Съемки шли довольно неспешно.

– Я имела в виду твои запои, – вдруг выпалила Мерри.

И тут же отвернулась. Теперь она перегнула палку уже в другую сторону. Невежливо и бесцеремонно. Но Мерри не могла допустить, чтобы эти слабоумные лентяйки наслаждались более чистосердечным и искренним общением со своими родителями, чем она со своим отцом.

– Тебе и это известно?

– Мистер Джаггерс написал мне. Он считал, что это огорчит меня меньше, чем твое неожиданное молчание.

– Что ж, если он так считал…

– Он был прав, – быстро сказала Мерри.

– Да, наверное, – произнес ее отец. – Ладно, с этим в любом случае покончено. Я же был на лечении. Оно мне помогло. Оно всегда срабатывает. Больше я не могу позволить себе даже рюмки спиртного, за исключением разве что глотка шампанского. От всего остального меня тут же выворачивает наизнанку. Даже от запаха. Через неделю или две после того, как я выписался из лечебницы, я ехал в одной машине с одним из наших продюсеров, который за обедом выпил пива. Так вот, даже с опущенным стеклом я еле-еле дождался, пока мы доедем до места. И только потому, что от него разило перегаром.