Бесстыжая

— Природа одарила тебя и другими преимуществами, — сказал Фил. — У тебя большие, широко расставленные глаза, которые придают тебе вид потерявшейся девочки, и лицо в форме сердечка. Возможно, лоб несколько широковат, но я это исправлю.

— Уж не собираешься ли ты сжимать мою голову? — пошутила я.

— Я собираюсь воспользоваться средствами декоративной косметики, чтобы заставить лоб выглядеть уже, — сказал он, сразу становясь серьезным — когда речь заходила о красоте, шуточки для Фила были неуместны. — Ты даже не знаешь, как это делается? Боже праведный, чему только учат девочек в школе!

— Истории и алгебре, — сказала я.

— Какая тебе польза от истории и алгебры перед камерой Клайва? А теперь смотри, что я буду делать, и учись. Я не стану накладывать толстый слой тонального крема, потому что такая молодая и безупречная кожа, как у тебя, в этом не нуждается. — Он провел пальцем по моей щеке. — Как бархат. — Он вздохнул. — Пользуйся этим, пока имеешь, дорогуша, потому что к двадцати пяти годам это преимущество исчезнет.

— Но двадцать пять лет — это еще не старость, — возразила я.

— Но и не первая молодость, по крайней мере по стандартам этого бизнеса.

Я внимательно наблюдала за тем, что он делал, и видела, как под его руками постепенно рождался на свет мой новый облик. Он оттенил мне скулы, высветлил виски, и овал моего лица действительно заметно изменился.

Услышав, что я всегда пользовалась голубыми тенями — под цвет своих голубых глаз, он даже застонал, словно я его ударила.

— Только не голубое с голубым, дорогуша. Никогда не накладывай на веки тени того же цвета, что и глаза. Для тебя, я думаю, лучше всего подойдут серебристый и сливовый оттенки.

Я опасалась, что тени сливового цвета будут создавать такое впечатление, словно мне подбили глаз, но ничего подобного не произошло. К тому времени как он наложил на веки сливовые тени, припудрил их серебристыми и обвел по контуру серебристо-серым карандашом, я выглядела потрясающе красивой. Потом он накрасил мне губы помадой персикового цвета, наложил блеск, и я пришла в полный восторг, увидев результат.

Вернулся Клайв и, окинув меня критическим взглядом, ворчливо пробормотал:

— Ладно, сойдет. Завтра утром будьте у меня в девять, приятели, чтобы приготовить ее к съемке.

В ту ночь Клайв приказал мне спать нагишом.

— Ночная сорочка может оставить рубцы на коже, а завтра твое тело должно выглядеть безупречно.

Я полночи не могла заснуть, удивляясь тому, что он сейчас находится за стенкой и, зная, что я лежу голая в постели, не предпринимает никаких шагов.

На следующее утро Клайв заставил меня надеть к завтраку его просторный шелковый халат, чтобы сохранить безупречное состояние моей кожи.

Явились Фил и Донни. Донни сразу же занялся моими волосами. Когда он закончил работу, я была разочарована. Мои волосы были взлохмачены, словно меня протащили сквозь живую изгородь, но он объяснил:

— Ты слышала, как о волосах говорят, что они взлохмачены ветром? Ну а я называю этот стиль «волосы, взлохмаченные постелью». Ты выглядишь так, словно только что встала после бурной ночи любовных утех. Глядя на твою фотографию, мужчины станут думать о сексе, а это именно то, чего мы добиваемся.

— Не забивай ребенку голову ненужными мыслями, — вяло пожурил его Клайв.

Я сердито взглянула на него, но он не обратил на меня внимания.

Потом Донни сменил Фил. Он повторил то, что проделал с моим лицом накануне. Работая, он задавал мне вопросы, чтобы узнать, все ли я запомнила. Он остался доволен результатами, хотя я сказала, что это напоминает мне экзамен в школе.

— Ты теперь учишься в Школе Жизни, — торжественно провозгласил Донни.

— Ну, если ты задумал поговорить о Жизни с большой буквы, то я лучше пойду закончу завтрак. Хани, ты что-нибудь запоминаешь? — проворчал Клайв.

— Конечно, запоминаю, — сказала я и не удержавшись добавила: — Свенгали.

— Ну что ж, пусть будет так. Только не забудь, что Свенгали владел телом и душой Трилби. О'кей, приятели, если вы закончили, то я, пожалуй, начну.

Фил и Донни ушли, у них начинался рабочий день в «Апокалипсисе». Клайв повел меня в студию, где сразу же развернул рулон синей бумаги, который сегодня не только служил фоном, но и закрывал пол. Он бросил на пол круглую подушку, обтянутую черным бархатом.

— Ты готова? — спросил он.

Я кивнула, от возбуждения лишившись дара речи. Клайв стащил с меня халат и указал рукой на круглую подушку. Я опустилась на нее, он включил музыкальный центр, и мы начали съемку.

Мы напряженно работали в течение часа. Я делала все, что он говорил, но что-то не ладилось. Я начала нервничать, уверенная, что разочаровала его. Когда он принялся ставить меня в нужную позу, от его прикосновений к моему обнаженному телу у меня перехватило дыхание. А когда он задел пальцами мои соски, я чуть не вскрикнула от возбуждения.