Бессы

Позже, проснувшись с похмелья ближе к обеду, проблевавшись, попив соленой минеральной водицы и прибив несколько банок, ты вдруг начинаешь понимать, что вчерашний срыв был вовсе не дебошем пьяного быка, как может показаться на первый взгляд, а самым настоящим актом гражданского протеста.

Это пугает, ибо сначала тебе кажется, что ты сходишь с ума. Типа, у тебя шизофрения и все дела – об этом часто пишут в книгах и показывают в кино, так что удивляться нечему.

Потому что то, что ты делаешь, то, как ты обосновываешь своё поведение, - всё это явно ненормально.

Родители, люди вокруг, глобальные СМИ – все они учили тебя с пелёнок, что нужно быть толерантным и вообще - терпеть.

Типа, Христос терпел, и нам велел.

Ты ведь прекрасно знаешь, что если каждый начнёт нарушать правила и делать то, что он считает нужным, наплевав на мораль, закон и общественное мнение, всё очень скоро рухнет, и мир поглотит Апокалипсис обезумевших, словно киношные зомби, бессов – уже не людей, а бездушных созданий, поглощённых лишь удовлетворением собственных инстинктов.

Одновременно с этим в тебе крепнет ощущение абсолютной ясности и чёткой структурированности случившегося накануне.

И, главное, ты чётко знаешь, что ты – прав.

***

В тот вечер всё снова было как обычно: невзрачная компания проходящих людей, и Факер среди них.

Они даже не были его друзьями.

Как оказалось, друзей у него вообще не было. Но это так – лирика.

Короче, просто знакомые и знакомые знакомых, какие-то люди по работе и по муткам.

Настоящие друзья, если они у него когда-то и были, со временем интегрировались в эту практически однородную массу равнодушных ему людей.

Текучка нивелировала их стартовую ценность. Ценить их было не за что, и вместо того, чтобы напрягаться, что-то кому-то доказывая, куда проще было сменить конкретного человека или даже всю компанию.

Они были разделены не по политическому или религиозному принципу, и даже не по интересам, а по социальному статусу.

Например, менеджеры на дух не переносили барыг, а барыги – менеджеров.

Журналисты и прочие околополитические деятели, к которым с отвращением относил себя Факер, и вовсе ненавидели всех и вся, зная истинную цену людям, их поступкам и словам.

Это было то самое горе от ума: будучи посвящёнными в тонкости манипуляции общественным сознанием и непроизвольно принимая участие в глобальном манипулировании как детали одной большой пропагандистской машины, они были глубоко несчастными людьми, ибо правда общественно-политического устройства и бытия была до такой степени отвратительной, что просто не оставляла места для каких-либо иллюзий, выжигая на корню саму веру в светлое и доброе.

В пабы ни барыги, ни журналисты не ходили. У первых не было денег, да и бухлу они предпочитали дурь, а вторые – не видели смысла пить пиво, когда можно было накатить водки.

Менеджеры пили немецкое светлое, их телки – мартини. Факер набухивался stout – от него больше пёрло и не хотелось блевать.

Однажды врачи сказали, что его печени – конец.

Типа, не стоит есть жаренное, пить кофе, не говоря уже о пиве. Тем более - о тёмных сортах. Да, его тогда колбасило: когда шалит печень – это вам не шутки. Однако перетерпев, Факер снова окреп назло врачам, и принялся хлестать британское тёмное с удвоенной энергией.

Иногда ему казалось, что он теряет хватку, и это его безмерно огорчало. Кроме бухла в этой жизни было всё меньше радостей. И он это честно признавал.

На второй план отошел даже дуст, ставший просто фоном – что-то типа сигарет с кофе и без, когда ты уже даже не считаешь банки, настолько это вошло в привычку.

Не говоря уже о тёлках, в отношении которых ему все чаще хотелось совершать насилие, причем – отнюдь не сексуальное, настолько они были тупы и ещё раз тупы.

Это было слишком пошло, чтобы возбуждать.

Снять кого-то не составляло труда – социальные сети максимально облегчили старания.

Только вот, в последнее время его ломало напрягаться даже по минимуму.

Единственный вопрос, который волновал Факера, заключался в аномалии: бухая каждый день уже несколько месяцев кряду, он почему-то не спился. Нет, он не самоуспокаивался подобным образом – просто с грустью констатирует, что продолжает пить, но не спивается. Спился бы, возможно, ему стало бы и легче. Ещё и пацаны подкалывали, дескать, по нему и не скажешь, что он так круто присел на бутылку.

Поэтому он пил снова и снова – с остервенелым упорством.

***

«Вы слышали, что китайцы додумались сдавать друзей напрокат? Даже специальные фирмы открыли», - радостно прервала бессвязное бормотание за их столом Леся, едва ли не впервые за весь вечер подав голос.

Костя выводил её в люди пару раз в месяц, предпочитая отдыхать чисто в мужской компании.

Во всяком случае – без неё.