Бестелесные. Книга 1

Коридор, как и всегда, встретил давящей тишиной (будто уши заложило), которая бывает от искусственного подавления звуков. Пол, стены, потолок покрывает черный мрамор – создатель этого места не долго думал, как добиться гнетущей атмосферы. По центру коридора, как луч, уносится вдаль бесконечный деревянный стол, вытертый добела миллионами локтей. Даже представить не могу, насколько он должен быть длинным, чтобы уместить за собой все души, «живущие» в Аду.

А вот и они – из всех комнат одновременно к центру коридора поползла серая масса – одетые в хламиды мои товарищи по несчастью. Какие же они разные. Один выглядит как мой ровесник, другому нельзя дать меньше тридцати. Тут есть даже старикашка! Не очень общительный, вызывающий смутную тревогу. Неужели душа способна стареть? Странно – за минувший год я не заметил в себе абсолютно никаких изменений. Но и дожить в человеческом теле до старости он тоже не мог – не было еще такого случая.

Из соседней двери выглянула кудрявая голова, следом вывалился ее обладатель – невысокий коренастый паренек. Нос картошкой, брови изогнуты невообразимой дугой. Это Лоренц – первый человек, с которым я тут познакомился. Приветственно махнув мне, указал пальцем за стол. Как же раздражает местная магия, позволяющая общаться вслух лишь во время обеда!

Повернув голову в указанном направлении, слева от моего места вижу новый стул, которого вчера еще не было. Кажется, у нас новенький, только вот появляться не спешит. Оно и понятно: мало кто осмеливается выйти в коридор сразу после попадания в Ад.

Вспоминаю свое «прибытие» и вздрагиваю, снова переживая тот самый первый ужас. Я еще таращился на свое безжизненное тело, когда вдруг все померкло – тьма лишила меня глаз, но не слез. Тщетные попытки достучаться до Бога, гаснущая с каждым мгновением надежда, что это всего лишь сон. Не знаю, сколько провел времени, ничего не слыша, кроме собственного дыхания, ничего не чувствуя, кроме жжения в груди и бешеного страха, что это навсегда. По моим внутренним ощущениям, до того, как зажегся свет, и я увидел серые стены своего нового дома, прошла целая вечность. Тогда я даже обрадовался виду собственной клетки. А затем слегка приоткрылась дверь…

От нахлынувших воспоминаний по спине пробежали мурашки – надеюсь, этому парню сейчас легче, чем мне когда-то. Но он тоже появился ночью, и тоже, наверное, оплакивал свое зрение, пока не зажегся свет. Ну, ничего, скоро ему все расскажут, как мне когда-то.

Вздохнув, я опустился на стул. Рука привычным движением схватила перо. Медлить нельзя, иначе невидимая сила просто затянет меня обратно в комнату, и дверь откроется вновь лишь на следующий день. А я очень не хочу оставаться на целые сутки один на один с накатывающим безумием – надолго ли хватит сил бороться?

Вывожу «2 000 016…» – а у меня явно улучшился почерк! Вот бы хвалили священники на занятиях, если бы увидели эти идеальные цифры – точно не погнали бы в наказание мести улицы. Эх, все на свете отдал бы, чтобы вновь помахать метлой! На свежем воздухе, под настоящим солнцем…

«2 000 017…» – интересно, я когда-нибудь дойду до такой цифры, что мне будет необходимо потратить несколько лет, чтобы ее записать? В носу начинает покалывать – стоп! Лучше не думать о бессмертии.

«2 000 018…» – как же я все это ненавижу! Зачем Богу вообще понадобилось нас так мучить? На кой черт ему сдались эти проклятые цифры?! Оторвав на миг взгляд от бумаги, замечаю, как старик, сверкая глазами, размахивает пером. Неужели ему действительно нравится это занятие? Все остальные, в общем и целом, выглядят так же, как я. Поникший взгляд, редкое передергивание плечами, рука подпирает голову.

«2 000 019…» – и почему нельзя разрешить нам разговаривать? Какой идиот придумал обед для душ (нас здесь кормят!)? Зачем все эти правила и условности в аду?

«2 000 020…» – какое красивое число. Надо будет как-нибудь отметить, когда настанет время семи двоек. Это что-то вроде местной традиции. Когда у меня вышло семь единиц, Лоренц отдал мне свою тарелку безвкусной коричневой жижи.