Бестиальная, религиозная и рациональная личность

По мнению Л. С. Выготского, страх и гнев являются рудиментарными ослабленными формами инстинкта самосохранения. Страх – заторможенное бегство от опасности. Гнев – заторможенная драка: «Таково происхождение мимики гнева, выражающейся в стиснутых кулаках, как бы приготовленных для удара, в выдвинутых скулах и стиснутых зубах (остаток того времени, когда наши предки кусались), в покраснении лица и угрожающих позах» [33, с. 98]. Страх и гнев собаки сильнее, чем у дикаря, у того интенсивнее, чем у ребенка, а у дитя ярче, чем у взрослого.

Инстинкт жизни связан с чувствами радости, любви, интереса, которые активируют и стимулируют поведение приближения к объекту. Особое место среди них занимает сладострастие – любовь к наслаждениям. Н. А. Бердяев выделил физиологическое сладострастие Афродиты простонародной, выражающееся в инстинктивных, преимущественно телесных сексуальных переживаниях. При нем происходит потеря личного «Я», подчинение личности звериной природе [16].

* * *

Ярость (furios) является сильным гневом. Она связана, прежде всего, с инстинктом смерти, повышает склонность к насилию, сопровождается звериной экспрессией. Ярость может также повысить активность и служить защите от агрессии других людей, то есть инстинкту жизни.

Аристотель различал мужественную и звериную яростность: «Так что мужественные совершают поступки во имя прекрасного, а ярость содействует им в этом; что же до зверей, то они приходят в ярость от страдания, то есть получив удар или от страха» [9, с. 280]. Звероподобной является ярость, вызванная нападением со стороны других существ или страхом перед ними. Мужественным считается тот, кто сражается за прекрасное (честь и достоинство), даже, если при этом он убивает противника или погибает сам. Философ осуждал и повышенную неадекватную гневливость и безгневность: «Недостаток, будь то некая “безгневность” или что бы то ни было, осуждают, ибо те, у кого не вызывает гнева то, что следует, считаются глупцами, а также те, кого гнев охватывает не так, как следует, не тогда и не на тех, на кого следует. Кажется ведь, что такой человек не чувствует и не страдает, а недоступный гневу, он, видимо, не способен защищаться, между тем сносить унижения самому и допускать, чтобы унижали близких, низко» [9, с. 287]. Добродетельный уравновешенный (ровный) склад души представляет середину между гневливостью и безгневностью. Похвалы заслуживает умеренный рациональный гнев против того, кого следует, по адекватному поводу.

По мнению Сенеки, яростность является зверской, если она несправедлива, устойчива и доставляет удовольствие: «Теперь нужно разобрать еще вот какой вопрос: есть люди, отличающиеся постоянной свирепостью и радующиеся человеческой крови; в гневе ли убивают они тех, кто их ничем не обидел, настолько, что и сами убийцы не считают себя обиженными? Такими были Аполлодор и Фаларид[20]. Это не гнев, это зверство» [164, с. 125]. Но Сенека считал, что гнев у людей только звероподобен. Он присущ человеку, а не зверям: «У диких зверей бывает возбуждение, бешенство, свирепость, склонность нападать на всякого; но гнева у них не бывает… У бессловесных животных нет человеческих чувств, хотя есть некоторые похожие побуждения. В противном случае, если бы они умели любить и ненавидеть, между ними существовали дружба и вражда, раздоры и согласия [там же, с. 105]

Сенека вовсе не призывал отказаться от насилия. Он, в частности, советовал наказывать провинившихся людей, не выражая гнева: «Отдавая повеление обезглавить преступника, зашивая в мешок отцеубийцу, посылая на казнь солдата, ставя на вершину Тарпейской скалы предателя или врага государства, я буду действовать без гнева, с тем же выражением лица и настроением души, с каким я убиваю змей и ядовитых животных» [там же, с. 116]. В отличие от Платона и Аристотеля, Сенека не видел в гневе союзника и «солдата» разума. Он призывал к полному его подавлению: «Борись сам с собой! Если ты захочешь победить гнев, он уже не сможет победить тебя. Ты сделаешь первый шаг к победе, когда начнешь его прятать, когда не дашь ему выхода. Постараемся скрыть все его признаки и, насколько удастся, держать его втайне, никому не показывая… Разгладим лицо, сделаем голос тише, а походку – медленнее, постепенно в подражание внешнему преобразуется и внутреннее… Разгладим лицо, сделаем голос тише, а походку медленнее; постепенно в подражание внешнему преобразуется и внутреннее» [там же, с. 158–159].