Бестиарий

Пьянчужка попыталась встать, но не хватило устойчивости, и она упала на Чина. Тот обвил ее всеми конечностями и, улыбаясь нежно, проикал: «Прости, мамочка!», тут же снова попытавшись залезть ручонкой в трусы. Синьора завопила гадким голосом с трелями мокроты и замахала острыми локтями. Пытаясь вцепиться в Чина, она лишь сдирала об стены старые корки с локтей. Чин крепко вцепился, фыркая смехом.

– Чин, бля! Говно! – не выдержал брат.

Он схватил пьянчужку за шкирку, выдернул ее из объятий Чина и, открыв дверь в вагон, вышвырнул ее из тамбура.

– Чин, скот, еще раз такое увижу, пойдешь на хер! – сказал брат, брезгливо вытирая ладонь об штаны.

Чин, закрыв один глаз, заливался скрипучим смехом.

– Это же моя мамочка была! – еле выдавил он из себя.

Допили портвейн. Пришел Молль. Курицу продал, но заработал синяк под глазом. Подремали. В Питер приехали, когда от жары осталась только отрыжка, как у нас от портвейна. Высох грязным налетом пот, делая все вокруг липким. Мы вышли на перрон. Набухшее солнце отворачивалось от нас куда-то в сторону, за вокзал. Вокруг ворчал уставший народ. Нас объезжали сумки на колесах. Пассажиры поезда спешили в метро. Мы не торопились. Мы приехали.

– Чувствуете, чем пахнет? – спросил брат.

Мы принюхались.

– Чем-чем! Говном! – сказал Молль.

Мы рассмеялись.

– Мудаки! – проворчал брат, улыбаясь.

III

Гражданка, дом родной. Гремел трамвай, за высотками садилось солнце. Горячий асфальт и ларьки. Купили литр модного напитка «Рояль». Спиртяга голландская. Есть получше, подороже, а есть похуже, более техническая. Мы брали ту, что потехничней, в зеленых бутылках. И вот она, свободная трехкомнатная квартира. Мама навела идеальный порядок – любит в чистоту приезжать. Закуску мы уже съели или растеряли в походе на Питер, поэтому брат и Чин отправились на овощной рынок, он как раз уже закрылся. Мы же с Моллем произвели ревизию кухонных шкафов. Обнаружили горсть сухофруктов и пакет белых сухарей, что уже неплохо. Брат с Чином притащили ящик немного помятой черешни, пару надкусанных огурцов да пару трупов помидоров. Разбавили спирт в банке.

– Ну, брат, за свободу! – поднял брат стакан.

После тостов не поднимали. Пили. Молль ходил к метро зачем-то. Там подрался у ларьков.

– На кого наехали, суки?! – возмутился брат и, надевая рубашку, выскочил к лифту.

– Ты куда в носках? – окликнул я его.

Он подумал, вернулся и снял носки.

– А давай тоже босиком! – предложил Молль.

Мы согласились. Так босиком и пошли, прихватив каждый по кухонному ножу.

– Ну где эти уроды?! – орали мы, шатаясь вокруг метро.

– Смотри, Молль, не эти? – кричал брат, показывая ножом на какую-нибудь компанию.

Мы, поудобнее перехватив рукоятки ножей, шатаясь, бежали в надежде, что эти. Но Молль отрицательно качал головой, а люди из компании облегченно выдыхали, радуясь, что они не те. Неожиданно из-за дальних ларьков вырулил ментовский козелок. Чуть ли не на ходу из него повыпрыгивали сотрудники явно в нашу сторону. Мы врассыпную. Я забежал за ларьки, протиснулся между двумя, перелез через коробки с мусором и затаился. Мимо кто-то пробежал. Слышал крики, хлопали дверцы козелка. Потом все стихло. «Увезли, суки!» – рычал я еще полчаса в ларьках, до белизны пальцев сжимая двумя руками нож, готовый живым не сдаваться. Тихо плевался матом и соплями, обещал себе за пацанов отомстить. Не дождавшись облавы, пошел, спрятав нож, домой. У парадняка встретил брата и остальных.

– Братишка! Хорошо, что тебя не забрали! – Брат, улыбаясь, обнял меня, я его. – Ключи-то у тебя!

– Уродов-то не нашли! – сказал зло Молль.

– Менты, суки, помешали! – скривился брат.

– Чуть не замели! – добавил я.

– А я ногу поранил! – всхлипнул Чин, из его ступни текла кровь.

В коридоре перед квартирой было темно. Бросались в глаза силуэты стоящих на окнах горшков с цветами. Три широких окна – и все заняты цветами! Это мама выставила, чтобы соседи поливали. В темноте не видно было, кто первый горшок в окно кинул. Нас всех обуяла злость. Разбили мы все стекла. Оставшиеся горшки разбили об стены. Немного успокоившись, выпили спирта. Брат с Моллем рубанулись, а мы с Чинариком пошли в ночь погулять. Обошли двор, ища одинокого подпитого прохожего. Но, на их счастье, они уже все расползлись по норам. Ничего не оставалось делать, как залезть в ларек «Союзпечать». Звон стекла оглушительно, но ненадолго прервал спокойное дыхание улицы. Мы выждали, когда тревожное эхо растворится между домами, и через оскал витрины залезли в темное нутро киоска. Только начав шмонать ларек, притаились от гулких шагов. У ларька шаги затихли. Ёкнуло в кадыке. «Ребята! Ребята! Не ссыте, я свой! Берите что надо, я на шухере постою!» – услышали мы хриплый мужской голос. Прихватив на всякий случай для «своего» железный совок, мы вылезли из киоска. На углу у ларька в тени нас поджидал небольшой мужичок в длинном плаще и кепке.

– Ну как улов? Стоящее что-нибудь нашли? – хрипел он шепотом.

– Нет, не нашли! А тебе хули надо?!

– Да ладно, ладно, ребята, не бакланьте! Зайдем во двор, дело есть.