Бестиарий. Книга странных существ

Они подошли к захоронению, которое располагалось чуть дальше в лесу. Из земли торчал шланг, ребята раскидывали грязь руками, чтобы лопатой ненароком не покалечить клиента. Юле было немножко обидно, что ее вытащили из-за стонов и всхлипов, а сестра продержалась все сорок минут. Но Катя – это Катя. Она даже Земляного в детстве не боялась.

– Осторожно!

Земля просела и обвалилась. Инструктор отбросил в сторону перекушенный шланг. Это была не яма, а настоящий туннель. Стены его покрывали волосы, куски плоти, одежды. Он уходил вниз и резко загибался в сторону. Там, в сыром мраке, хлюпало и чавкало.

Земляной ел.

Эхо под мостом (наблюдатель Фредерик Канрайт)

Холодно.

Холодно-холодно-холодно, мама, почему всегда так холодно?

Мама, где ты?

Джонни лежал под мостом, забившись в самый темный угол, и тихо поскуливал. Он хотел есть. Он всегда хотел есть, сколько себя помнил. Хотел есть и боялся – боялся выглянуть из-под моста до захода солнца, боялся, что опять спустятся эти и будут его бить. Но больше всего он боялся, что ночью мама не придет к нему – или придет и будет молчать.

Он ненавидел, когда та молчала.

Сегодня опять была дохлая рыба. Она долго билась вспухшим брюхом о камни причала рядом с мостом, прежде чем Джонни заставил себя выудить ее из воды. От мертвых рыб ему было плохо, запах, этот запах преследовал его днями и ночами, но…

Но, в конце концов, какая разница, если с темнотой вернется мама, и все снова будет хорошо?

Хотя бы до утра.

Сколько Джонни себя помнил, он никогда не мог заметить момента, когда мама приходила. Просто становилось темно, и она появлялась, шептала «Джонни, мой маленький, маленький Джонни», тянула к нему руки, и Джонни плакал, слыша свое имя, и звал ее, и полз к ней. Только никогда не мог дотянуться.

И ни разу, сколько бы ни было таких ночей, он не видел ее лица.

Этой ночью мама не пришла.

Незадолго до рассвета в куче неподалеку – там, куда сверху скидывали мусор, отходы, а иногда и тела – он услышал то ли шорох, то ли поскребывание чего-то острого о камни.

– Мама?

Голос прозвучал хрипло, испуганно. Мама никогда не приходила извне. Она всегда была с ним. Внутри него.

«Джонни».

Голос. Это был ее голос. Джонни сорвался с места, подскочил к куче и начал рыть – голыми руками, отбрасывая полусгнившие рыбьи головы, банки, кости, тряпье. Пальцы разболелись, из-под ногтей сочилась кровь. Джонни дрожал всем телом, но продолжал раскидывать отходы, скапливавшиеся тут годами.

Из-под мусора показалось что-то тонкое и очень бледное, словно бы овитое пульсирующей паутиной, черной и маслянистой на ощупь. Джонни вскрикнул и отскочил. Споткнулся, рухнул на тощий свой зад и замер.

Из-под завала торчала детская рука.

«Джонни, ну, что же ты».

Он не мог заставить себя шевельнуться, но и отвести взгляд тоже не мог.

«Иди ко мне, Джонни».

Рука дернулась и стала шарить вокруг.

Джонни закричал. То, что выползло на камни, не могло быть его мамой. Оно и человеком-то быть не могло – не походило ни на одного из тех, что спускались под мост или тех, кто ходил по мосту. Даже на тех, кого сбрасывали вниз на кучу или изредка приносила река, оно не походило.

Но… ведь только мама и он сам знали, как его зовут.

Так?

Худое, слишком худое тело – словно рыбий скелет, с которого съели почти все мясо. Скелет, обтянутый бледно-синюшной шкурой, а поверх – что-то черное, пульсирующее, вьющееся по детским рукам и ногам, заползающее под длинные спутанные девичьи волосы и выше – по горлу к…

К лицу.

Если бы у нее было лицо.

На месте, где у людей обычно располагаются глаза, рот, нос, кости черепа – что угодно! – не было ничего. Только темнота – клубящийся, подрагивающий, постоянно меняющий форму сгусток тьмы. И голос, раздающийся у Джонни в голове.

«Что же ты, мой мальчик? Джонни, маленький мой, что же ты?»

Джонни зачарованно смотрел на стоящую перед ним фигурку.

Джонни еле дышал.

Джонни не мог поверить.

Это лицо – то есть, его отсутствие, тьма вместо него – именно так и выглядела мама. Когда приходила к нему. Когда звала его. Звала – этим самым голосом. Джонни медленно встал.

– Мама?

В ответ лишь молча протянулась рука – костлявая, страшно худая, обвитая черными нитями. Но Джонни даже не взглянул на нее. Он смотрел во тьму и видел лицо своей матери. Сделал шаг, другой. Наконец, не выдержал, обнял хрупкое тело и прижался к нему, закрыв глаза.

– …мама-мама-мама-так-холодно-мама-почему-так-холодно-мама-почему…

Джонни уже не видел, как из-под кожи существа начали выползать новые черные нити и медленно, одна за другой, впиваться в его собственное тело.

Через несколько минут все было кончено.