Бестиарий (СИ)

Но иглы больше не падают. Неужели, всё? Мы ждём ещё какое-то время. Выходит на связь Белый.

— Кажется, всё, — говорит он.

Как можно быстрее, тащим Мани наверх к повозкам. Он без сознания, но, стабилен. Кладём его в первую попавшуюся. Ей оказывается телега журналистов. Я остаюсь с ним внутри, а за руль неожиданно садится Мавка. Без лишних вопросов она гонит в тыл. Из окна отъезжающего транспортного средства я вижу, как к нашему блокпосту подходит бестиарий. На его плече вырванный железный стебель эхинопса. Именно с его помощью растение-монстр извергает свои шипы. Может быть, этот принадлежал тому, который ранил Мани.

Когда мы прибыли в тыл, и я передал Мани профессиональным хиллерам, то, вернувшись к телеге, не обнаружил Мавку за рулевым колесом. Залез внутрь и увидел её почему-то на заднем сиденье. Она как-то странно смотрела на меня большими оленьими глазами. Меня будто осенило. Я протянул руки, которые всё ещё были в крови Мани, и расстегнул её псевдо военный китель. Её большие глаза на бледном лице оказались совсем близко от моих. Я прижался ртом к её приоткрытым губам. Мавка тяжело дышала, но не сопротивлялась.

Чёрная гвардия

Когда я вышел из кафе, карманный палантир уже угомонился, перестал вибрировать и говорить чужими голосами. Я достал его и набрал нужного мне абонента. Мне ответил голем: “Выбачтэ, абонент розмовляе зарады пэрэмогы. Слава Урук-хайе!” (“Извините, абонент разговаривает ради победы”) Есть и другая версия ответа, в случае, когда палантир занят: “Можлыво самэ ця розмова наближаэ нас до пэрэмогы.” (“Возможно, именно этот разговор приближает нас к победе”).

По дорожке мимо прошло два человека в форме горчичного цвета. На груди кирасы и яркие бляхи. На боках дубинки и баллончики с ядовитым газом. Нет, это не “полицаи”. Это так называемая “муниципальна варта” (.урук) — стражники, набранные из числа активистов праворадикальной организации “ПІЧ” (.урук). Она же “П14”. Читается, как “ПИЧ”. Вся шутка построена на сходстве “1” с урук-хайской буквой “и”. Все знают, что для этих ребят числа 14 и 88 являются священными. Никаких фактических прав, вроде проверки “аусвайсов”, они не имею. По статусу — что-то вроде дружинников времён Союза. Но бургомистр их прикармливает. Такое сотрудничество обоюдно выгодно: здоровые лбы на довольствии и при деле, в то время как кого-то другого стражники и сотрудники военкоматов ловят на улицах, пакуют в телеги и отправляют на фронт.

Я немного прошёлся по дороге и сел на лавочку напротив детской площадки. Площадка, как площадка: горки, лесенки. Довольно большая и оживлённая. Дети всех возрастов с криками носятся туда-сюда. По периметру на лавочках сидят мамочки. Кто с коляской, кто со стаканом капучино. Кто и с тем и с другим.

Вот молодой папа водит за ручку годовалого малыша. Заботливый. На обнажённом бицепсе видна большая татуировка: Хитлер, безумный вождь дунэдайн середины прошлого века, изображён рядом с огромным монстром-тигром, аналогом современных нам единорогов и циклопов. Руны, знаки солнца. Вся эта символика запрещена, но парня никто не останавливает. Все отворачиваются и делают вид, что не замечают.

Когда мы с Мавкой, быстро закончив своё нехитрое дело, вышли из телеги, то решили, что у нас есть время прогуляться. Оставив транспортное средство возле расположенного в здании местной школы госпиталя, мы двинулись в глубь, как нам казалось, мирного городка. Ведь человеческая природа устроена так, что буквально за углом может идти война, а на соседней улице чуть ли не сидят и пьют кофе, играют дети. Это я на себе понял через несколько лет, когда в Минас-Тирите восьмого марта стоял в очереди за тюльпанами. Была слышна канонада. Да такая, что иногда желудок подскакивал к горлу. И ничего… Светило солнце. А раз очередь — значит, я был не один такой.

Но мирным считать этот городок можно было с большой натяжкой. Кругом сновали военные. Ездили грязные зелёные повозки. “Мирняк” перемещался словно тени. Бочком, бочком по краям улиц. Не поднимая голов так, чтобы не встречаться взглядом с вооружёнными людьми. Но больше всего нас поразила очередь возле почтового отделения. Огромная зелёная змея, состоящая из одетых в камуфляж солдат, вырывалась из дверей под красной вывеской и тянулась по улице. Люди в очереди собрали посылки домой из всего подряд: от бойлеров и бытовой техники до кованных заборов и саженцев. Нетрудно было догадаться, откуда всё это добро. Не иначе, как из соседних городков и деревень. Мародёрство процветало и не осуждалось. А спустя всё те же несколько лет, когда пропаганда заголосила о том, что орки похищают унитазы и даже невиданный в их краях асфальт, я понял, что больше всего люди любят обвинять кого-то в своих грехах. “Теперь ясно, — подумал я, — почему до войны наши гастарбайтеры миллионами ездили туда на заработки — уложить асфальт и установить сантехнику тем, у кого её нет”.

— Да, это отвратительно, — прокомментировала увиденное Мавка.