Бестиарий спального района

Василий опять завел было глаза, но Ольга выплеснула ему в лицо остаток воды, проворно подняла с пола деньги и закричала еще пронзительнее:

— Говори, откуда деньги? У кого украл?

Василий, борясь со сном, пробормотал:

— Дура, блядь… Украл… Дура сраная… Гараж я сдал, поняла?

— Гараж сдал?… Кому? За сколько? Да что ж за наказание на мою голову?!

— Этому, сука, как его… ну его нах, чё ты прилипла, манда тупая? Иинахх, дура толстожопая, дай поспать, устал я…

Он снова повернулся лицом к стене и захрапел.

Ну, слава тебе господи, подумала Ольга, хоть не украл и не зашиб никого. Плакать она перестала, однако, если подумать, хорошего было мало — надежда по-нормальному сдать гараж таяла.

Зазвонил телефон. Кого еще черт несет?

— Слушаю, — глухо сказала Ольга в трубку.

— Ольчик, привет, это я, — раздался голос Ирки, подруги и соседки. — Давай покурим, а? Угощаю.

— Давай, — вздохнула Ольга. — У тебя на этаже.

Перекурить сейчас было в самый раз.

С Иркой они дружили с детства: учились в одном классе, да и жили в одном подъезде, только Ольга — на тринадцатом этаже, а Ирка — на шестнадцатом. Жизнь у Ирки сложилась получше, чем у Ольги, — и муж нормальный, и работа непыльная с неплохой зарплатой, и детей двое, всегда прилично одетых, и вообще…

Ирка уже ждала ее около лифта. С площадки этажом выше доносилось бряканье гитары и голоса подростков. Точно, и Сережкин голос вроде бы слышен.

Ирка, в джинсиках и свитере — все в обтяжечку, с модной короткой стрижкой, протянула Ольге тонкую сигарету и щелкнула зажигалкой.

— Ну и видос у тебя, — заметила она, выпустив струйку дыма. — Не виделись — сколько, недели две? — я уж и отвыкла от тебя. Оль, ты бы все-таки хоть чуток за собой следила.

— Да что видос-то? — возразила Ольга. — Обыкновенный…

— Вот именно, что обыкновенный, — с напором сказала Ирка. — Ты посмотри на себя: кожа дряблая какая-то, волосы — даже и не говорю, ужас один, талии нет, сиськи до пупа, задница обвисла, ноги отекшие. Кошмар! А что это за кофта, а? Оль, ну вспомни, в школе я с тобой рядом вообще никто была. А сейчас? Что ж ты с собой делаешь? Это все урод твой, так решаться же на что-то надо. Ну зачем он тебе, можешь объяснить? У него и не стоит давно, уверена, так что и там у тебя паутиной все заросло…

— «Решаться», — вполголоса откликнулась Ольга. — На что ж мне решаться, мне бы Сережку поднять…

— Тьфу ты, вот же ты дура! — повысила голос Ирка. — И как, скажи, пожалуйста, ты его с этим уродом поднимать собираешься? Ишачишь шваброй своей на двух работах, старухой стала в сорок лет, получаешь — это не деньги, это слезы, на Сережку ни сил, ни времени у тебя не остается, а он на папашу глядит — а чего, нормально! Учиться не надо, работать не надо, сшибай по мелочи у соседей да пьянствуй по-черному. Ничего, баба вытянет! Урод захребетный, а ты дура и еще раз дура! Кормишь его, обстирываешь…

— Да вы что ж, сговорились? — обреченно сказала Ольга. — И он мне «дура толстожопая», и ты туда же!

К ее горлу подкатил ком, в голосе опять зазвучали слезы.

— Он тебе?! — возмутилась Ирка. — Да он вообще молчал бы, урод уродский! Да ты хоть знаешь, где он сегодня деньги взял, чтоб пропить?

— Знаю, — сказала Ольга. — Гараж он сдал. Только не говорит кому и за сколько. А что он меня объедает, это ты, Ирка, не права, — торопливо вставила она, — он и не ест почти. Вот Сережке, тому много надо, растет же, и одевать-обувать его надо, как же мне не работать-то на двух работах, я б и на трех работала, только Сережку тогда совсем заброшу, а надо ведь…

— Погоди, Ольчик, не части, — прервала ее Ирка. — Гараж он сдал Прохоренке, знаешь его? Ну, Виталий, из второго подъезда, такой в очках, симпатичный, на «ниссане» ездит. За тысячу в месяц. Я как раз с Лариком возвращалась, он там, у подъезда, унюхал что-то, долго нюхал, так что вся сделка, можно сказать, при мне произошла. За тысячу, поняла? Нет таких цен, хоть лопни, а ему-то, уроду, по барабану! А ты дура и есть, что терпишь!

— За тысячу? — растерянно проговорила Ольга. — Я-то думала за три сдать, а он — за одну…

— Ну, три — это ты, положим, махнула, — сказала Ирка. — А две — две с половиной, это реально. Вполне. Только тебе-то что? Он эту тысячу все равно пропьет…

Постояли, помолчали. Потом Ирка сказала:

— А насчет Сережки — вот послушай меня. Ты его, может, и поднимешь. Школу кое-как окончит, в армию пойдет, если, конечно, в тюрьму не загремит. Ага-ага, что ты на меня уставилась? Ты его компанию видела? Вот то-то. Ну, предположим, обойдется. Отслужит. Может, и там обойдется, почки не отобьют или что там… А дальше? Как папаша? Оль, заниматься надо сыном, за-ни-мать-ся, а не просто кормить-одевать! — Она затянулась, резко выдохнула и тихо спросила: — Вот скажи мне, подруга дорогая, чего ты хочешь? Так, по-крупному. Так и будешь все терпеть? На себе крест поставила, сына, того и гляди, потеряешь… Чего ради? Почему ты его, урода твоего, не прогонишь раз и навсегда?