Бестиариум. Дизельные мифы

По утрам мимо Розиного магазина топали рыбаки в резиновых сапогах к новому причалу, пахнущему свежими досками и водорослями. Возле пристани открылся рыбный рынок, где торговали только что выловленными треской, сельдью, мидиями, устрицами, креветками. Выбирая себе ужин, Роза заодно выслушивала новости.

Море остановилось – и очень удачно, затопив только городские трущобные окраины, которые и так давно пора было снести. Вроде бы, «там, которые эти» договорились на своем уровне и определили новые границы, в том числе воды и суши. При слове «там» говорившие, как и бывший мэр, всё время путали направление, указывая то вниз, то наверх – одним словом, в какие-то недосягаемые для простого человека глубины или выси. В целом, что происходит на этих глубинах, как и то, кто сидит сейчас в кабинете мэра, их мало интересовало.

– И-и, милая, – сказала тонкоголосая старушка, аккуратно заворачивая в газетный лист истекающую жиром сельдь. – Налогов бы не повышали. И жить не мешали. А мы уж тут как-нибудь сами. Пусть даже себе воруют помаленьку, – заговорщическим шепотом разрешила она. – Как обычно. А что у них «там» за морды и щупальца, это ихнее дело. Верно говорю, а?

Очевидцы, общавшиеся с новым мэром, говорили всякое. И про облако чернейшей тьмы, где иногда вспыхивают десятки глаз и клубятся сотни гибких лап, рук и щупалец разного оттенка – в зависимости от настроения главы администрации. И про нелепую тварь вроде гигантского кальмара с крыльями. Обделенные фантазией скупо описывали обыкновенного человека о двух ногах и руках, в сером с искрой костюме и при галстуке. Но, видно, врали, потому что человек этот выходил то худым, то толстым, хромым то на правую, то на левую ногу, и непременно с разноцветными глазами. Правда, сходились все описатели лица городской власти на том, что новый мэр уж всяко лучше прежнего. Во-первых, еще ни разу не повысил коммунальные платежи, во-вторых, так и не подписал подготовленный предшественником приказ о запрете продажи пива после заката. Поклон ему низкий, батюшке. После заката ведь самое то насчет пива – а когда еще, не в обед же, посреди рабочего дня?

Девочку, которая приходила к Розе в магазин – то ли во сне, то ли наяву, – никто не видел. Как и отца Петра.

Роза несколько раз перебрала украшения на витринах, но второго браслета из пары так и не нашла.

А как-то, задумчиво теребя в пальцах оставшийся браслет, Роза вдруг почувствовала… нет, не так – увидела… Перед ее слепыми глазами мелькнула невнятная вязь цветных ниточек и пятен. Роза испуганно вскрикнула, браслет свалился на пол, на глаза упала привычная темнота.

Она долго не могла прикоснуться к украшению. Потом решилась.

Первый восторг, сдобренный счастливым смехом, слезами и обрывками полузабытых молитв, скоро прошел.

То, что Роза видела, дотрагиваясь до тонкой бисерной косички, было скорее галлюцинациями, чем какими-то осмысленными понятными картинами. Пульсирующие нити, размытые фигуры, яркие вспышки – мир, преломленный цветными стеклышками калейдоскопа.

Но всё же эти яркие цвета, которые уже много лет Роза видела только во снах, были настолько притягательны, что она сидела часами, судорожно сжимая в пальцах бисерную ленточку. Путеводную нить в потерянный мир красок и света. А со временем Роза с удивлением стала разбирать, что эти нити и образы содержат в себе эмоции. Переплетаясь и сталкиваясь, они разыгрывали перед изумленной Розой целые спектакли, полные бурями чувств. А еще чуть позже, вглядываясь пристальнее, Роза вдруг различила за мешаниной цветных пятен человеческие лица и фигуры. Вот бывший мэр сидит в спальне в полосатом халате и фланелевом ночном колпаке, опрокидывает в себя рюмку за рюмкой. И жгучая ядовито-зеленая тоска, разъедающая его сердце, с каждым глотком будто мутнеет, становится болотной теплой жижей, противной на вид, но вполне терпимой на ощупь… Вот мэрова дочка меряет перед зеркалом свадебное платье, светится ярко-синим восторгом. А вот аптекарь, ее жених… с тревожной алой нитью посреди груди, как с рваной глубокой раной, разрезающей его пополам…

* * *

– Жертва, – со вкусом сказал магистр. – Знаешь смысл этого слова?

– Да… то есть я…

– Только то, что дорого тебе самому. Только такая жертва достойна бога. Иная – оскорбительна. Авраам принес в жертву любимого сына своего, Исаака, и рука его не дрогнула.

– Но ведь… – Иозеф запнулся, смущенный напоминанием о запретной книге. Верно, магистр привел это как известный пример, годный потому, что суть принесения в жертву одинакова, независимо от бога. Каждому подай самое лучшее, что у тебя есть. Иначе какая это жертва, если отдашь то, что тебе самому не нужно. Эдак получится помойка, а не жертвенник.

– Но ведь бог отвел его руку? В последний миг? – всё же возразил Иозеф, решив, что, раз суть он понял верно, детали можно и уточнить.

– Но мог бы и не отвести, – сказал магистр.

Иозеф молча согласился с магистром… И верно – мог бы.