Бестолковая любовь

Бакейкин-младший подвел друзей к своей машине, чуточку притомившейся и запыленной после трехчасового пробега из Москвы.

— Хорошо, что пробок не было. Застревая в них, я всегда начинаю мечтать о небольшом личном вертолетике. Несбыточные грезы! Но сегодня мешали только неопознанные летающие объекты — мухи и комары запоздалые.

— А утром за завтраком, в поезде, нас тоже жрали комары, — радостно поделился Потап. — Ну что ж, мы завтракаем, а они в это же время — завтракают нами. Потом — обед, и снова комарье, вроде притихшее, активизировалось. Значит, и у них тоже обеденный перерыв!

Николай опять подарил Потапу великосветски-презрительный взгляд.

— Припекает сегодня не по-осеннему… Стекла в поезде нагрелись, внизу железо у окон прямо горячее. Смотрю: жужжит и бьется там муха, явно «прибалдевшая». А потом она легла под окно, затихла и не двигается. Ну, думаю, уже вырубилась окончательно да и поджарилась в прямом смысле. Вряд ли теперь оклемается. Жареная муха! — весело воскликнул Потап. — Любимое лакомство китайцев!

Николай будто его не услышал.

— Хорошо, что я успел к вашей электричке. А если бы подзадержался в дороге и не встретил вас на вокзале, то сорвал бы сам себе такой великолепный номер! Одна твоя изумленная рожа, Севка, чего стоила!

Младший брат открыл дверцы. Машина действительно дышала последней осенней жарой и обдавала духотой, пылью и запахами российской дороги. Приятели сели сзади, Николай — на свое место, обтянутое ковриком-массажером из деревянных шариков. Внимательно глянул на друзей в зеркало:

— Так куда?

— В гостиницу нам надо… — неуверенно выговорил Сева. — Подешевле…

— Ух, какое авто! — восторженно заорал Потап. — Ты у нас заджипованный малый!

Николай выразительно хмыкнул:

— А ты забалаболенный! Может, помолчишь чуток? Номер я уже заказал. Правда, думал, что нас будет двое. Ничего, перезакажем. Поехали!..

Городок, куда приехали искатели цыганки Кати, оказался удивительно милым, чисто вымытым то ли осенними дождями, то ли речными туманами, то ли безмерно исполнительными и аккуратными дворниками, воды для своего родного города не жалеющими. Центральный проспект был застроен элитками-монолитками, живо напомнившими путешественникам столицу. И новые дорогие дома здесь тоже рвались к облакам, воодушевленные могучими подъемными кранами. Зато по боковым улочкам, разбегающимся от проспекта во все стороны, ныряющим куда-то вниз, в приовражные темнины, теснились низенькие скособоченные деревянные домики-уродцы. Вероятно, они уцелели только чудом.

На аптеке висели три запыленных плаката, прямо в одной витрине: «Светлой Пасхи!», «С праздником весны и труда!», «С 60-летием Победы!». О них уже все давно забыли.

— Как у вас город меняется! Туды-растуды! — бодро приветствовал администратора гостиницы Потап. — Скоро все жильцы из этих развалюх переедут в шикарные хоромы на проспекте!

Дама средних лет с гладко прилизанной головой, напомнившая Севе Юлю, скептично усмехнулась:

— У вас в Москве разве дают нынче квартиры бесплатно?

— У нас — не дают! — так же бодро откликнулся Потап. — Где имение, а где наводнение…

— И у нас не дают! — Дама сжала яркие губы в малиновую полоску, перечеркнувшую лицо чересчур резко, словно ручка учителя грубую ошибку в тетради школьника. — Квартиры в этих домах продаются за приличные деньги, как и у вас. И скупают их граждане из ближнего зарубежья. Тоже как у вас. Россия нынче живет по одному распорядку.

— Ох, я балда! — схватился за голову Потап. — Конечно, все везде одинаково и все везде почем… Расписания, графики… А номерок-то наш где?

— Помолчи! — презрительно бросил ему Николай. — Доверь переговоры мне. У меня лучше получится. И результат налицо.

Он наклонился к даме с малиновым ртом и нежно заворковал, кокетничая и картинно взмахивая головой. Через три минуты он с торжеством потряс в воздухе ключом:

— Вперед!

Трехместный номер оказался на третьем этаже — роскошный, безупречно чистый, с видом на реку. Пропитанный речной сыростью ветер надувал пузырями тонкие воздушные шторы и баловался с балконной дверью, равномерно раскачивая ее, словно тренируя.

— Жаль, пианино нет, поиграл бы, — вздохнул Николай.

— А ты музыкант? — радостно спросил Потап, тотчас бросил сумку на пол и шлепнулся на ближайшую к нему кровать. Сбросил ботинки и пошевелил пальцами. Один носок оказался дырявым. Могучая шахматистка-разрядница внимания на его носки не обращала. — Вот что ни почитаешь про дворян в девятнадцатом веке — обязательно кто-нибудь у них на пианинке играет, дочка там чья-нибудь. А все вечерами целыми группами собираются ее слушать. Везде и всюду у них так… А почему? Да делать им нечего было — вот и занимали время всяким бренчанием да его слушанием. — Он с удовольствием обвел глазами номер. — Вот такенная комната! Погоди… Ты же говорил: бизнесмен! Это как понимать? Бизнес и музинструмент? Фортепьянки продаешь? Где имение, а где наводнение…

— Сыром пахнет, — оповестил Николай, брезгливо повел носом в сторону Потапа и поморщился. — Иди ноги вымой! А то Мойдодыр по твою душу явится.