Бестолковая святая

Меня всегда поражало неутомимое либидо мужа. После пятнадцати лет брака Пьер Перрен не утратил ни капли сексуального влечения. Его эротические импульсы не стали реже, хотя теперь проявлялись иначе — не по вечерам в супружеской постели, а в неурочное время и в совершенно неожиданных местах. Однако главным объектом его желаний по-прежнему оставалась я, что было неплохо само по себе.

Я всегда пыталась понять, что именно в тот или иной момент побуждает Пьера к близости. В оконном стекле кафе, на которое я взглянула, отразилось опухшее от недосыпа лицо женщины, закутанной в бесформенное тряпье, причесанной, видимо, граблями и то и дело бессмысленно моргающей. Только истосковавшийся самец гориллы, полгода просидевший в сырой клетке без самки, мог захотеть такую тетку. Неужели все мужчины — животные с давшей сбой сексуальной программой? Нет, так нельзя. Новая Полин не насмешничает и не приклеивает хлестких ярлыков. Для супружеской любви — чистой, глубокой и взаимной — телесное несовершенство не имеет никакого значения. Только родственные души достигают сублимации желания. Мы с Пьером перешли в иное — высшее, почти мистическое — измерение телесной близости.

— Как насчет сеанса орального секса? Мы так давно этого не делали, Полин.

— Ты издеваешься? А в прошлую пятницу?

— Ха-ха, начался новый отсчет!

— Пьер, мне и правда не до того. Зато кое-кто в доме не слишком себя стесняет. Я уже два дня хочу с тобой поговорить…

Я рассказала ему сенсационную новость о Рамоне и Афликао, ожидая бурной реакции. Например, такой: «Что? Да как они смели, в нашем доме, наглецы, за кого они нас принимают, ничего себе «очень достойный колумбиец», в каком положении мы оказались перед Консуэло, перед Жерменой, перед родителями Афликао, перед нашими детьми, да перед всеми!» Зная кровожадный характер нашего папочки, я думала, что он обрушит всю тяжесть своего гнева на парочку, но он только фыркнул:

— А знаешь, твоя история меня еще больше возбудила.

— Но что мы теперь будем делать?

— Может, спустимся в туалетную комнату? — прошептал он, поглаживая мне руку.

— Может, я лучше закажу тебе стакан холодной воды? Правда, Пьер, так не должно продолжаться. Афликао при виде меня начинает креститься и рыдать. Рамон ходит по стеночке, словно боится, что я надаю ему по морде. Консуэло подозрительно посматривает на обоих. Остается продержаться семнадцать дней, но как?

Мой муж, как всегда, нашел решение:

— Только не надо ничего делать. Затаимся, скрестим пальцы и будем надеяться, что это вскроется после их отъезда. Главное, уговорить виновных не признаваться Консуэло. Программа «Я хочу облегчить совесть» всегда кончается катастрофой. Я беру на себя Рамона, а ты втолкуй это Афликао.

Призыв мужа заморочить голову обманутой супруге показался мне в высшей степени подозрительным: это напоминало безусловный рефлекс или какой-то священный мужской принцип, которым неоднократно пользовались в прошлом. Но я промолчала. Мне нужно было сообщить Пьеру еще одну новость.

Вчера, когда я вернулась из редакции, в доме была такая тягостная атмосфера, что усугублять ситуацию рассказом о том, что произошло, мне не захотелось. Какая, в конце концов, разница, когда семья узнает о том, куда меня запихнули в качестве наказания?

По этой же причине я увела мужа подальше от чужих ушей. Так. Наберемся мужества и…

Пьер спросил, нежно взяв меня за руки:

— Твоя статья о Бове вышла?

Отстал от жизни. Настоящий муж.

— Да, а почему ты спрашиваешь?

— Хотел за тебя порадоваться! Ты была так счастлива, что вдохновение вернулось, дорогая!

Я вдруг почувствовала необыкновенную легкость. Потянула отца моих детей за рукав и молча увлекла его вниз по лестнице.

У дверей дома меня ждала Матильда. Милая моя, забежала проведать, все ли в порядке после ужасной сцены в редакции. В порыве признательности я распахнула ей объятия:

— Знаешь, Мат, если бы существовал способ измерения дружбы, я присудила бы тебе 133 карата, как бриллианту английской короны. Сердце у тебя такое же чистое, как алмаз «Кохинор».

— Да? А вот я пришла сказать, что ты окончательно спятила.

Только теперь, вставляя ключ в замочную скважину, я заметила кое-что странное.

Матильда Бургуа явно не шутила.

Матильда Бургуа не улыбалась.

Матильда Бургуа смотрела на меня не слишком ласково.

— Что случилось? — спросила я, впуская ее в квартиру.

— А вот что! — Она швырнула на комод что-то вроде белой шариковой ручки.

Я подошла поближе. Ага. Это не ручка. А тест на беременность. С двумя синими полосками.

Насколько я помню, это положительный результат.

Ух ты! Я чуть не захлебнулась адреналином.

— Неужели? В нашем-то возрасте?! Матильда, да это просто подарок судьбы!

— Ври кому-нибудь другому! Вчера вечером у меня был долгий разговор с Марком. Он рассказал обо всех твоих происках. Знаешь, Полин, если бы я не считала, что после того случая у тебя слегка отъехала крыша, убила бы тебя! Ты хоть понимаешь, что едва не наделала?

Если бы кожа на лбу моей лучшей подруги еще могла двигаться, лоб покрылся бы жуткими горькими морщинами.